Мудрая и коварная женщина попыталась убедить ифрита, что это его дитя. И демон пустыни оставил ей жизнь до того момента, как младенец придёт в этот мир. Уж своего потомка ифрит узнал бы сразу.
Ждать неминуемой смерти себе и своему народу (а Королева не сомневалась, что чудовище уничтожит всех) наша правительница не стала. Она послала гонца за помощью в далекий город, находившийся где-то в сердце пустыни. О правителе этого города говорили, что он никогда никому не отказывает в помощи. И всегда одерживает победу.
И слухи не оказались ложью! Помощь подоспела вовремя! И если бы не предательство наших жрецов, то ифрит был бы сражен! Или оставил нас в покое.
Под мерзкое завывание твари за стенами дворца, Королева произвела на свет мальчика. Конечно, ребенок не имел ничего общего с ифритом! Но и на наш народ был не очень похож, потому как его кожа была намного светлее. Волосы, если и кудрявились, но не были такими жесткими, как у нас. А глаза оказались не темно-коричневыми, а орехового оттенка. Всем сразу стало понятно, что это дитя похитителя. И все понимали, что даже если правительнице удастся убедить ифрита, что её взяли силой, и она сумет спасти свою жизнь, то демон накажет тех, кто не сумел защитить свою Королеву. И, конечно, уничтожит младенца.
А этого ставшая матерью Чёрная Королева допустить не могла.
Она передала ребенка доверенным слугам и велела бежать и прятаться в джунглях. А сама решила сражаться плечом к плечу с тем, кто поспешил ей на выручку.
Но все было тщетно. Стены домов и дворцов рушились от одного воя ифрита. Деревья воспламенялись от его дыхания. Люди умирали в муках, а те, кто еще оставался в живых, бежали в джунгли.
Королева в платье, от которого остались одни лохмотья, вскочила на лошадь и, в последний раз посмотрев на то, что осталось от её города, навсегда покинула его. Она скакала во весь опор. И рядом с нею был тот, чьи воины сложили головы в чужой битве, защищая нашу правительницу и наш город.
Ожерелье из багрово-черных рубинов сверкало на груди женщины, словно сгустки крови её подданных. Это было все, что она захотела взять из своего несметного богатства.
Нкозана умолк, словно уснул.
— Ну и почему ты связал эту легенду с моим интересом к этим камням? — Камиль попытался вывести воина из транса.
— Потому что это не все, — Нкозана уже смотрел вокруг осмысленно. — Говорят, что Королева сумела переместиться в иной мир или в другое время. Что она использовала для этого свое ожерелье. Что когда-то в наши земли придёт тот, кто отыщет нашу Королеву, где бы она ни была, и поможет ей вернуться. Говорят, что в руках Королевы рубины становятся артефактами невиданной силы. Именно такие, — кивок на мешочек все еще лежащий на столе. — Возможно, что-то случилось с ожерельем Черной королевы. Возможно, она собирает камни, чтобы создать новое.
— Я не тот, кого вы ждете, — с печалью в голосе ответил Камиль. — Рубины нужны мне совсем с иной целью.
— Зачем? — повторил вопрос воин.
— Этого я тебе сказать не могу, — покачал головой владелец яхты. — Но, надеюсь, что когда-то в ваши края придет тот, кто вам нужен.
— Мне не интересны чужие секреты, — Нкозана отставил давно опустевшую чашку и встал. Направился к выходу: — Позволь попрощаться и извини, что заставил слушать наши сказки.
— Сколько камней было в ожерелье вашей Королевы? — вопрос Камиля заставил воина замереть у порога.
— Тридцать девять, — ответил Нкозана, выходя их каюты.
— Тридцать девять, — бормотал Камиль, глядя на захлопнувшуюся дверь. — Ровно столько, как ячеек в подставке для масок. И в уплату за очередную маску антиквар требует рубин.
— Уж не думаешь ли ты, что этот антиквар и есть Черная королева? — хохотнул Раджаб.
— Нет, — задумчиво ответил Камиль. — Не помню, рассказывал тебе или нет, но в саамы первый визит в лавку, антиквар обронил фразу: «Неужели Черной королеве удалось спастись после всего, что она натворила?» И говорил он о приемной матери Адиля, моего охранника.
— Об этом ты не упоминал, — покачал головой капитан.
— Не придал значения, — пожал плечами владелец яхты. — Вспомнил только теперь.
— И что ты думаешь обо всем этом?
— Пока — ничего. Слишком мало информации, — пожал плечами Камиль. — Нужно сниматься. Будем на месте как раз к рассвету. Ты иди, а я, пожалуй, снова перемещусь в Махтанбад. Нужно узнать, что еще не успела поведать маска. Осталась как раз одна попытка. Последняя.
— Может, мне лучше остаться, — Раджаб не хотел покидать друга. — От того, что мы придем не утром, а к обеду, ничего не изменится. А мне не понравилось то, что сегодня ты пробыл в городе четыре часа вместо нескольких минут, как раньше.
— Не волнуйся, друг, — попробовал успокоить Камиль. — Я поднимусь на мостик, когда вернусь. Или ты заглянешь ко мне после того, как станешь на якорь, если что-то снова пойдет не так. По лицу капитана владелец яхты видел, что тому ох как не хочется подчиняться. А потому, придав голосу приказной тон, велел:
— Иди!
Едва за Раджабом закрылась дверь, Камиль снова подошел к сейфу. Положил в него мешочек с камнем. Взял в руки маску. Сел в кресло. Глубоко вдохнул, словно перед тем, как нырнуть в воду, и приложил артефакт к лицу.
Глава третья. Махтанбад
Мать Тианы сидела в глубоком кресле у низенького столика и лакомилась восхитительным лукумом, который готовили в одной из кондитерских неподалеку от дворца падишаха.
Хозяйкой этой кондитерской была её давняя подруга. От прародительницы ей достался дар услаждать неземным вкусом сладостей нёбо и язык любого, даже самого взыскательного гурмана.
Конечно, владельцем кондитерской считался муж той, что неустанно трудилась над изготовлением халвы и пахлавы, рахат-лукума и щербета. Но это не значило ровным счетом ничего! Назначь владельцем хоть верблюда, хоть ишака, каждому в городе известно, кто заправляет всем на самом деле!
Участь мужчины — стоять за прилавком, нахваливая товар, да подсчитывать барыши! Остальное всегда лежало на плечах женщин. Тех, чьими прародительницами были сестры пери.
Для матери Тианы в кондитерской всегда был кусочек самой свежей халвы, самого нежного рахат-лукума, что таял во рту. Пусть даже все, что удавалось ей изготовить за день, тотчас уносили во дворец падишаха.
Женщина наблюдала, как наряжается к празднику её дочь.
Расшитое перьями райской птицы парчовое платье, оставляющее щиколотки открытыми, надетое поверх тонкой муслиновой сорочки, служанки стянули шнуровкой на спине. Что сделало и без того стройный стан молодой женщины еще тоньше, а пышную грудь в вырезе глубокого декольте — еще выше и аппетитней.
Тиана подняла волосы вверх, раздумывая, какую прическу сделать сегодня. Упругие локоны упали на спину и плечи, едва жена падишаха опустила руки.
— Оставь как есть, — усмехнулась мать. — Твоим волосам позавидует самая прекрасная пери, что услаждает взор духов пустыни.
— Мне есть кого услаждать, кроме духов, — ответила улыбкой на улыбку дочь. — Да и потом, я хочу сегодня потанцевать! Волосы могут стать тому помехой. Того и гляди запутаются!
— Или кто-то запутается в твоих кудрях навечно, — продолжала подшучивать мать. Но умолкла, увидев, как нахмурилась Тиана. Поняла, что ей неприятны подобные разговоры.
— Заплетите косы! — велела служанкам. — Украсьте их нитями жемчуга и уложите на спине!
Вскоре запястья и щиколотки жены падишаха обвили золотые браслеты, её ступни нырнули в парчовые остроносые туфельки из ткани точь-в-точь такой же, как и платье, на мраморную грудь легло ожерелье сверкающее драгоценными сапфирами и изумрудами в обрамлении крупного черного и розового жемчуга.
Тиана в последний раз взглянула на себя в огромное овальное зеркало и увиденным осталась довольна. Подбежала к окну, из которого открывался вид на дворцовую площадь.
***
Ночь обрушилась на город в считанные минуты. Такого понятия, как длинный вечер, символизирующий переход от дня к ночи, в Махтанбаде не было никогда. Казалось, что совсем недавно в небе светило солнце, стоявшее высоко над кромкой джунглей, и вот, словно по чьему-то приказу, светило падало вниз, и город накрывала звёздным плащом черная южная ночь.
