На самом деле мне каждый раз сопутствовала удача, или удача во время неудачи. И поэтому я решила, что завтра совершу свой ультимативный осенний забег.
— Эй, Катц, у тебя действительно получается неплохо, но... — Джузеппе с сомнением посмотрел на меня. — Лучше оставь эту затею.
Я покачала головой.
— Нет, я готова. Точно. Завтра после второй перемены. Из окна на навесную крышу, затем на фонарный столб, после на строительные леса, вниз на мусорные контейнеры, и наконец, на территорию спортивного зала.
— О Боже, Люси, фонарный столб, не делай этого!
Я тщательно осмотрела фонарь. Там хватало места для моих ног. Не так много, но достаточно. У меня маленькие ножки. И если не будет дождя, то и скользко не будет. Может быть, он немного покачается, но как я уже говорила, держать равновесия я умею.
— Завтра, после второй перемены, — повторила я упрямо.
Мы дошли до пиццерии родителей Джузеппе. Мы жили в узком, темном доме с высокими потолками. Старое здание. В подвале лежали клиенты папы; на первом этаже у него находилось выставочное и коммерческое помещения; над ними находилась наша квартира. Чердак, заваленный всяким хламом, уже несколько лет нуждался в уборке. Но для этого у мамы и папы не было времени. Из своей комнаты я могла видеть дом Сеппо. Он был ниже нашего и выглядел более дружелюбным, но вокруг него всегда пахло чесноком. И, к сожалению, к моему большому сожалению, комната Джузеппе выходила во двор, иначе я могла бы немного за ним пошпионить. Но я могла рассмотреть только ресторан. Мама Джузеппе была практически убежденна, что в пиццерии Ламбарди было бы больше посетителей, если им не приходилось бы во время еды пялиться на катафалк. «Слишком много смерти портит аппетит», — говорила она.
— Ты сумасшедшая, — сказал Джузеппе, когда мы достигли его дома. — Действительно сумасшедшая.
— Может быть, — ответила я, пожав плечами. — Я сделаю это в любом случае. Ты будешь смотреть?
— Конечно, — он криво ухмыльнулся. — Кто-то же поймает тебя, если ты упадешь.
— Я не упаду.
— Увидим, — Сеппо легко толкнул меня в бок и исчез в пиццерии.
— Да, точно, увидим, — прошептала я.
Он хотел поймать меня. Конечно же, я не упаду, точно нет. Но если вдруг... он меня поймает.
Глава 2. Накануне вечером
— Апчи! — я чихнула так громко, что суп передо мной зарябил.
— Будь здорова, приятного аппетита, — прорычала мама, протягивая мне розовую салфетку. — Простыла?
— Не может быть, — ответила я вяло. И прежде всего этого не должно было быть. Почему именно сейчас я вдруг заболела? Я тепло одевалась, как всегда для тренировки осенью и зимой. Перед тренировкой всегда хорошо разогревалась и в то же время старалась не потеть слишком сильно. Потому что это было плохо для свободы движения. Но с того времени, как я решила, что совершу осенний забег, начала чихать, а горло першило. Что ж, это не имеет значения. Бегать и прыгать я могла и с заложенным носом. А температура у меня так и так никогда не поднималась.
— Чем вы там занимались на улице? — расспрашивала мама дальше. Как и каждый вечер. И каждый вечер я что-то придумывала. Мама и папа не знали, что я занималась паркуром. Они и так считали сомнительным то, что я никогда ничего не предпринимала с девочками, а вместо этого все время проводила с «этими» мальчиками. Но так, как мы каждую пятницу заказывали у Ломбарди пиццу (для меня острую с папперони и салями, для папы с грибами, для мамы с морепродуктами), каждый год праздновали в их ресторане Новый Год, а Джузеппе был приличным парнем (они так думают), они ничего не имели против, что он был рядом. В конце концов, он был сыном соседей.
Мы все вчетвером делали это тайно, и поэтому встречались подальше от Хемсхофа в парке Мира. Скорее всего это продлится еще долго, пока нас кто-то все-таки не увидит. Как и я однажды после обеда заметила Джузеппе, когда он перепрыгнул через хафпайп и, не останавливаясь, вскарабкался по стене туалетного домика. Нет, не «вскарабкался». Скорее взвился. Потом сальто назад. Стойка. И не пошатнулся.
В тот момент я поняла, что хочу этому научиться, и так долго его доставала, пока он не согласился тренировать меня. Может быть, он согласился только потому, что я угрожала рассказать его матери, чем он занимается. Но мне было все равно. Главное, что меня приняли в паркур-группу. Мы тренировались вместе уже полтора года, Сердан, Билли, Сеппо и я. И в будущем ничего не изменится. Нам нужно просто быть осторожнее.
Мой забег завтра в школе удастся. Два предыдущих закончились плохо, третий должен получиться. Навесная крыша уже давно манила меня. Каждое утро я сидела на своем месте рядом с окном, выглядывая на улицу, как раз на эту крышу и представляла себе, как буду себя чувствовать, когда поднимусь на подоконник, распахну окно, встану на колени и...
— Люси, я тебя кое о чем спросила.
О, мама была все еще здесь. И суп тоже. Я проглотила последние три ложки, высморкалась и пробормотала: — Зависали. Апчи!
«Зависали» было довольно точно. Мы висели перед каждой тренировкой на турниках на детской площадке рядом с парком и подтягивались, чтобы укрепить мышцы рук.
— Твое место в кровати, барышня, — строго сказала мама. Она прогнала меня с моего места и подтолкнула через узкий коридор в сторону моей комнаты.
— Мама! — закричала я, протестуя, когда увидела свою кровать. — Ну, вот опять! На заправленном розовой простыней матрасе красовались одеяло и подушки в розово-белую полоску. Я считала это ужасным.
— Это красиво, — многозначительно сказала мама. — Розовый - красивый цвет.
Это был один из тех моментов, когда я спрашивала себя, почему у меня такие сдвинутые родители. Моему отцу было уже за пятьдесят, на голове у него практически не было волос, и он ложился спать с галстуком на шее для того, чтобы мог в любое время соответствовать своему лозунгу «Мы всегда поможем вам». Если Херберт Моргенрот говорил «всегда», то имел в виду «всегда». Поэтому: Галстук и поглаженная рубашка, чтобы в течение трех минут выглядеть так, как должен выглядеть по его мнению гробовщик. Так как его клиентов часто забирали ночью, подчеркивал он. Забирали. Он не говорил «умирали». Он был уверен, что их забирали. Он считал, что после нескольких часов они вдруг выглядели такими счастливыми, и что-то изменялось в его подвале. И затем тот, кто забирал их, исчезал вместе с их душой.
Уф. Папа действительно был сдвинутым. Но мама казалась мне еще более сдвинутой. Она была на десять лет моложе папы и занималась раньше метанием диска, собирая при этом медали, как другие карты Покемонов. Даже на Олимпийских играх. Но метание диска не делало ни знаменитой, ни богатой, и поэтому в настоящее время о ней уже никто не вспоминал. Плечи у нее были шире, чем у папы (что не было высоким достижением, но выглядело смешно, когда они танцевали на Новый Год вместе), и она каждый день занималась легкой атлетикой с несколькими амбициозными девчонками. Но мама была ужасным тренером и не достаточно амбициозной. Иногда она ревела, если они делали не так, как она представляла себе это. Для меня это было действительно неприятно. Было неловко, когда в зале стояла женщина, у которой плечи такие же широкие как у мужчины, которая раньше метала металлические диски, а теперь горько плакала.
