на них и нанять охрану? Жалко, конечно, но жизнь дороже.
— Я уже говорил, что вы стали умопомрачительно вкусно готовить? — прервал Виктор мои размышления, берясь за ложку.
Может, если бы ты сказал это раньше, я бы на тебя не сорвалась.
Нет. Я опять пытаюсь найти оправдания там, где допустимы только объяснения. И, хотя моя истерика была объяснимой, оправдывать ее не стоило.
— Мне очень приятно это слышать, — улыбнулась я, ставя на спиртовку чайник, прежде чем тоже начать есть. — И про готовку, и про более здравый ум, чем до болезни.
Виктор улыбнулся мне в ответ.
— Я сказал это не для того, чтобы порадовать вас. Точнее, не только для того. Сегодня я допустил ошибку, заговорив во время ужина о делах, и испортил вечер. Второй раз я такой ошибки не повторю. За едой следует беседовать о приятных вещах. Не хотите ли съездить в город? Думаю, вам это не помешает. Помнится, такие поездки помогали вам избавиться от бессонницы.
Интересно, он слышал, как я вожусь в отцовском кабинете? Мог, он соседствует с гостевой спальней.
— Я не страдаю бессонницей.
Виктор приподнял бровь.
— Сейчас не страдаю. Просто сегодня перенервничала, — соврала я, в который раз поминая недобрым словом коллегу.
По-хорошему, признаться бы, что я не Настенька. Но, как бы умен ни был Виктор, поверить в подобное признание слишком сложно. Особенно учитывая все, что накопилось между ним и моей предшественницей. Доказательств-то нет. Все, что я могу рассказать о привычной мне реальности, в этой прозвучит как бред сумасшедшего. В других обстоятельствах муж, может, и задумался бы, но сейчас рассказать правду о себе означало бы развязать руки Евгению Петровичу, чтоб его…
Я заставила себя улыбнуться.
— Но мы договорились не вспоминать о неприятностях.
— Да, вы правы. Так хотите развеяться? Не сейчас, днем, — добавил Виктор, разглядев выражение моего лица. — Погуляем по городу. Заодно расскажу вам о соседях, раз вы их не помните.
И еще заодно понаблюдаешь за моей реакцией и убедишься, что я не вру? До чего же я стала подозрительная, самой противно.
— Жаль, конечно, что нельзя показать вам портреты. — Муж хмыкнул. — Да уж, эту тему тоже нельзя назвать приятной.
— Я бы хотела съездить в город, — призналась я. — Но слишком много работы и…
— От работы кони дохнут. Не думал, что когда-нибудь скажу это именно вам, но вы слишком много на себя взвалили, Анастасия.
— У меня нет выбора.
Виктор покачал головой, но обсуждать мою жизнь не стал:
— Если хотите, заедем к модистке и в шляпную лавку. Я оплачу.
С чего бы вдруг? Или он из тех, кто заглаживает свои оплошности дорогими подарками. «Новая шляпка, драгоценности, снисходительность к капризам, чего вам еще надо было?» — вспомнилось мне.
И ведь не объяснишь. Как не объяснишь, и что «много работы» — это не преувеличение, а модная шляпка для работы в саду, возможно, и полезна — от солнца защитит, — но не слишком уместна.
До меня наконец дошло. Он просто пытался «поговорить о приятном» за ужином, и всерьез полагал, что перспектива визита к модистке меня обрадует. Как и новая шляпка.
— Спасибо за заботу, я подумаю, — прощебетала я. — Расскажите, что сейчас происходит в мире.
Может, узнаю что-то об этом самом мире, а то я даже не представляю, как называется соседний город и столица. Но, похоже, разговоры о политике за столом здесь были тоже неуместны, так что я услышала лишь, что государыня императрица — ага, значит, сейчас на престоле царица, а не царь — издала указ об учреждении в столице больницы для бедных и вдовьего дома.
Я сняла со спиртовки закипевший чайник, начала заваривать чай. Надо бы спросить у Марьи, не найдется ли у нее сушеного пустырника. Или хоть душицы заварить, душица точно есть. Хотя, может, в городе обнаружится что-нибудь? Что-нибудь кроме опиатов.
Я замерла, пораженная внезапным подозрением. Не могут ли моя нынешняя раздражительность и неспособность себя контролировать появиться из-за того, что Настенька, говоря современным языком, подсела на опий, содержащийся в местных успокоительных? Вот только этого мне не хватало!
Какие там признаки опиатной ломки? Насморк, слезотечение, боли в животе и диарея… Я мысленно выдохнула. Нет. Физически я чувствовала себя превосходно, а если когда мышцы и ломило — так от работы.
Поймала на себе озадаченный взгляд Виктора. О чем мы там говорили?
Ах да. Благотворительность и какую пользу она может принести обществу. Оказывается, Виктор размышлял о проекте подобной больницы в уезде. Но мало убедить дворянское собрание, нужно найти врача… это тоже дела, давайте лучше о новом романе Златоустова? Я радостно подхватила — ах, расскажите, это очень интересно, — и оставалось только слушать. Впрочем, слушать мужа действительно оказалось очень интересно. Мы и правда могли бы поладить — по крайней мере в том, что касается благотворительной больницы, мы мыслили одинаково, и я бы занялась ею. Но как сделать это, не вызвав новые вопросы, на которые у меня не было ответа?
За разговорами мы допили чай. Виктор отставил чашку, еще раз поблагодарив за поздний ужин, я встала, чтобы собрать и замочить посуду. Дуня утром вымоет, а сейчас мне слишком хотелось спать.
— Я был не прав, когда отказал вам в содержании. — Виктор тоже поднялся из-за стола.
Ага. Ужин закончился, теперь можно и о неприятном.
— Я выделю вам содержание. В конце концов, суд все равно назначил бы его при разводе.
Интересно, он специально выбирает выражения так, чтобы убить едва появившуюся тень признательности?
— Благодарю, не откажусь, — все же сказала я.
У гордости, конечно, вкус преотличный, но теперь я не одна, на моем попечении люди. Да, Марья справлялась, обеспечивая себя, да еще вечно пьяного Петра на себе тащила, а Дуня, если что, просто вернется к себе домой и скажет, мол, не жили хорошо — нечего и начинать. Но все же я чувствовала за них ответственность, как за свою семью. Деньги Виктора помогут нам протянуть до осени, когда можно будет продать яблоки и вишню. К тому же лучше продавать не просто яблоки и сухофрукты, которые делают все, а варенье, цукаты и пастилу — но сахар и посуду тоже придется покупать…
— И мое предложение съездить завтра в город все еще в силе. Как и
