слышал, да и вчера он всё видел своими глазами, так что ему не нужны объяснения. Дуня не могла понять его задумчивости и словно бы какого-то ожидания, но на всякий случай беззаботно улыбнулась и небрежно бросила:
— Пусть делают зонты-дождевики и продают! Мне не жалко.
Семён хмыкнул, а Дуня спряталась в тени. Ей хотелось думать, что боярич поддержал её и согласился, что всех денег не заработаешь, или подумал о том, что Дорониным эта идея могла стать только обузой, но кажется, он счёл её пустоголовой трещоткой.
Семён же просто пытался скрыть своё непонимание, замешанное с удивлением. Эта маленькая боярышня вчера утёрла нос всем мастерам Кошкиных и заносчивому Петьке в том числе.
Она вихрем пронеслась по прославившемуся на всю Москву подворью и перевернула там всё вверх дном, даже не заметив этого. А Семён всё подметил. Он видел ошалелые глаза именитого розмысла, видел, как чесали головы лучшие мастера, как встряхнулся разжиревший Кошкин и как кланялись ей вслед те, кто пришёл в мастерскую за протезом. Им шепнули, что всё началось с неё и благодаря её влиянию цены на протезы держатся низкими.
И Семён слышал от отца Кирилла, что Кошкины благоволят не только роду Дорониных, но лично Дуньке, а теперь убедился в этом. Петька был не только ласков с девчонкой, но стерпел от неё дерзкие слова. Если бы Семён не видел этого своими глазами, то не поверил бы. А ей всё нипочем. Одинаково лыбится боярину, мастеру и дворовому, не боясь уронить своего достоинства.
Семёну было бы проще признать Дуню блаженной. Они все с придурью, но люди говорят, что боярышня крайне разборчива в раздаче милостыни, а то и вовсе жадной называют. На большее у Семёна не хватало фантазии.
Он делил людей просто: на хищников и травоядных, и на особицу стояли дурачки из бабьих сказаний. Дунька не влезала ни в один ряд. Её было много, и она рушила его устоявшийся взгляд на жизнь. Семёна это обескураживало и сердило.
Он считал себя бояричем с твёрдыми позициями и поэтому душеспасительные разговоры с отцом Кириллом его не затронули. Он сразу определил священника в ряд хищников, притворяющимся безобидным, а раз так, то Семён тоже притворился и был покорен. Жаль, что отец Кирилл не оставил его в покое. Хотя с Дорониной интереснее, чем с ним, и если она дружит с княжьей семьей, то знакомство с ней будет полезным.
Семён довольно улыбнулся. Наконец-то всё улеглось в его голове, и он вновь почувствовал себя умным и коварным хищником.
Дуня вылезла из возка, открыла свой страшненький зонт и проводила деда до приказа.
— Обсушись, прежде чем сесть работать, — строго наставляла она его, но не видя отклика, всё же заглянула в приказ и велела дедову холопу Прошке помочь боярину.
Еремей молча принял заботу внучки и даже поцеловал её, кряхтя, что она его горе луковое.
— Всем хорошего дня! — крикнула она на прощание офисному планктону приказной избы и выбежала вон. Во дворе Гришаня поднял её на руки, ворча, что в таком солидном месте не сгоняют лужи, и понёс к княжьему дворцу. Дуня увидела, как знакомую ей боярышню тоже несут на руках и приветственно помахала ей рукой.
— Дунь, когда Машка вернется в город? — спросила та у неё.
— Как дороги подморозит! — крикнула ей Дуня.
— Ещё долго… поскорее бы, а мы сейчас только золотом шьём…
Знакомая не договорила, так как её опустили на крыльцо и она, ещё раз махнув рукой Дуне, поспешила внутрь.
— Семён, ты где? — Дуня закрутила головой. — Тебя на женскую половину не пустят. Гришенька будет ждать меня здесь, а ты… не знаю. Езжай домой, что ли.
— Я тоже подожду.
— Но это долго…
— Подожду.
Дуня пожала плечами:
— Поступай как считаешь нужным, — и взбежала по ступенькам, чтобы исчезнуть за тяжелыми дверями женской половины.
— Дуняша! Куда ты пропала? — такими словами встретила её Мария Борисовна.
— Так я же…
— Сегодня Иван Васильевич представит тебя боярской думе, как составителя проекта будущего строительства и наградит.
— Как? Но я же… как же… да что же…
— Ну что ты зажужжала, как пчела! — рассмеялась княгиня и тут Дуня увидела выемку между её зубов. Совсем небольшую, но уже заметную. Раньше этого не было! Правда, ей раньше не доводилось стоять напротив княгини, и чтобы та смеялась, показывая зубы. Они всё чаще бок о бок рассматривали рисунки, но как можно было так испортить зубы?
— Мария Борисовна, милая и славная! — воскликнула Дуня. — Ты что же золотую нить меж зубов тянешь?
— Что? — растерялась княгиня.
— Я говорю, что многие рукодельницы тянут нить меж зубов, чтобы она не путалась и вообще… Я не мастерица, но видела, что так многие делают.
— И я так делаю.
— Только, похоже, ты не учла, что золотая нить не сравнится с простой. Ты же себе зубы сточила! Неужели в отражении не видела?
— Сточила?
Княгиня метнулась к начищенному серебряному подносу и принялась рассматривать себя, но изображение там было специфическим, и тогда Дуня схватила первый попавшийся свиток, повернула его неисписанной стороной к себе и угольком в несколько штрихов нарисовала контур лица княгини, а на зубах поставила точку.
— Ты такая утонченная, зубки у тебя ровненькие и беленькие, но теперь там эта дурацкая выемка!
Мария Борисовне посмотрела на стоявшую рядом Наталию, и та озабоченно кивнула.
— Совсем махонькая, но есть, — подтвердила она.
— Что же делать?
— Тщательно чистить зубы, но это ты и так делаешь. Иначе бы там застревала пища. И боле не тянуть в рот ничего лишнего, — строго наставляла Дуня и княгиня грустно улыбнулась.
— И не портила бы ты кожу белилами, — не удержалась она. — Говорят, что туда толченые косточки мёртвых крыс подмешивают, а какая от мертвечины может быть красота?
— Раньше ты рассказывала, что там есть вредные вещества, — укоризненно произнесла Мария Борисовна.
— А кто меня слушает, когда я говорю умные вещи? — возмутилась Дуня. — Тут одна боярыня сверкала ослепительно белыми зубами…
Княгиня и Наталия
