рук мужчины, отступила назад. Грегори смерил ее новым, неизвестным взглядом, будто бы не ожидал такого поворота. А потом одобрительно улыбнулся и, развернувшись, отправился к дворецкому, на ходу небрежно обронив:
— Каждое утро, в восемь… — он забрал из рук Ганса кувшин с водой, — я буду ждать тебя здесь…
Звучало, как приказ. Захотелось вредно высунуть язык и удалиться. Вместо этого девушка негромко спросила:
— А что мне за это будет? — под удивлённым и оскорбленным взглядом стало неудобно, но Элис не отступила и, расстегнув ремень, отдёрнула подол.
— А что ты хочешь? — все-таки отпив глоток, уточнил мужчина.
— Желание, Грегори… — она развернулась в сторону дома и, изящно подобрав туфельки, уточнила. — Я хочу, чтобы ты исполнил одно мое желание…
— Надеюсь ты не попросишь голову дракона на серебряном блюде…
— Не попрошу… — она многозначительно смерила полуголого мага взглядом, облизнув, для большего драматизма, губы, — есть множество куда более приятных вещей.
И босиком скрылась в яблоневом саду.
После этой злосчастной тренировки каждое утро у Элис было омрачено ранними подъёмами и совсем неприятными физическими нагрузками. То ее гоняли по песку уродливые монстры, иллюзии вурдалаков, жвальников или утопленников. То она отрабатывала удары палками. То совсем страшное, ее ждал сам наниматель, противно довольный и добрый.
Саботировать экзекуции не получалось. Ведьма просыпала, запиралась на все двери, пряталась в оранжерее, однажды уговорила Гретту на подбор гардин и опасно балансировала на стремянке, примеряя одобренные варианты. Ее находили всегда. И тащили на тренировки.
К чести Грегори он оказался хорошим учителем. Справедливым, но упорным, как дятел. По несколько раз повторять приемы стало привычкой. Его не останавливали ни работы по ремонту, ни посетители. И через пару недель Элис с удивлением заметила, что стало легче. Просыпаться легче, бегать, прыгать, и держать неподъёмное оружие. К чему ей эти навыки, она не понимала, но втянулась в процесс, больше похоже из любви к садомазохизму.
Маг же был всегда приятно обходителен, хотя пару раз ненароком излишне долго задерживал свою руку на запястье девушки, прикасался к волосами, собирая их в высокий хвост, чтобы не хлестали по лицу. И от этого незначительного внимания становилось не по себе и, словно маленький вулкан грозился разлиться горячей лавой по венам. Ведьма гнала от себя эти дурацкие мысли и старалась не обращать внимание, а ещё в срочном порядке бежала выбирать новые ковровые дорожки, оттенок масла для паркета и шёлковые обои. Так ей казалось, что это все ненастоящее и не стоит обращать внимание, а ещё лучше переключаться на заботы.
Переключалась. Бродила по поместью, прикасалась к старому дереву на витых балясинах, трогала некогда дорогой камень на каминной полке. Прислушивалась к утробному ворчанию дома, ловила его настроение и разговаривала. Она просила ещё немного потерпеть, эти ненужные появления разнорабочих, надсадный визг шлифовальных станков, что снимали старый лак с пола, торопливые и дёрганные движения каменщиков.
Приходящим людям в старом поместье было неуютно. То ли дом капризничал, то ли их пугал мрачный и смурной хозяин, каждый раз провожая темным взглядом чужаков. Грегори не был против изменений, но люди ему не нравились. В его глазах сквозило недовольство от их присутствия. Однажды, он признался, что он не доверяет никому. И если бы ремонт можно был сделать руками его подчинённых, ему было бы проще.
Он тоже говорил с домом. Элис это подмечала по неспешным переборам пальцев по новым обоям, по долгим взглядам на отреставрированную лестницу. Дом с ним шептался и жаловался. Кряхтел деревом оконных рам, ворчал задуваемым ветром в каминные трубы.
Было в их отношениях что-то невероятно уютное и правильное. Так приходит внук к старику и делится моментами жизни, приносит подарки и подолгу слушает старые истории.
Чем больше Элис наблюдала за ними, прислушивалась, сама говорила с домом, тем сильнее понимала, что почти все старые поместья такие. Суровые снаружи, серьёзные под масками каменных кладок и невозможно беззащитные. Такие, что поздним вечером пахнут книжными форзацами, разливают земляничный аромат от порога кухни, шепчут музыкой ветров, которые врываются в приоткрытые окна. У каждого своя история, свой крест и тайны, которыми они не любят делиться, но если немного подождать, затаиться, любой замок даст осечку. И ведьма ждала. Заваривала крутой чай с липовым цветом, добавочная ложку пряного горчичного мёда, вдыхала эти запахи старины и ждала. Не только секретов старого дома, но и его хозяина. Приближалась маленькими шажками в лёгких балетках из парусины, замирала на краю воспоминаний, на которые мужчина был жаден. Она тайком рассматривала семейные альбомы, сличала старого Стенли и нынешнего. Вглядывалась в эти одинаково темные глаза и упрямые подбородки, ловила тонкие усмешки в приподнятом уголке губ и представляла каким был отец Грегори. Вопросов о детстве боялась задавать, чтобы не наткнуться на стену отчуждения.
А маг старательно делал вид, что не замечает этих невысказанных вопросов. Он отводит глаза, когда предчувствует вопросы о прошлом. И ещё упорно не пускает в одну из гостевых спален. От неё даже не ключа нет на домовой связке. И на робкие вопросы, что за той вечно запертой дверью, отшучивается про хлам и старую мебель, с которой ещё не может расстаться.
Элис вздыхала, тайком, когда мужчина отлучался из поместья, ковыряла замок. Боялась оставить следы порезов на блестящей латуни ручки. Знание, что это неправильно, корчили душу, а внутренний голос, почему-то в исполнении тётушки Кло, шептал, что не стоит, ещё рано. Возможно позже, ей в этом старом доме будут открыты все двери, а сейчас отступись. Займись выбором ковровых дорожек пепельного цвета с бордовой каймой по краям, накажи вычистить все настенные колбы для осветительных шаров, смени половину из них, потому что стёкла пошли трещинами. Но не хотелось, в поношенном временем стекле было своё очарование и история. История, как и у замурованной комнаты.
И ведьма уходила. Спускалась в библиотеку, которая осталась не вовлечена в ремонт. Скидывала обувь, поджимала под себя ноги и читала. А потом засыпала. Но ее сон, хрупкий и ненадежный, крошился под пальцами, вернувшего неизвестно откуда, мужчины. Грегори приглушал свет и накидывал старый плед на девушку. Приносил с собой запах мокрой земли, железа и кладбищенского жасмина. Запах тягучий и маслянистый. Но вместе с мужчиной он не был неприятен. Необычен. Непривычен. Не более.
Ведьма просыпалась и наблюдала, как маг скидывает старую куртку и, вытянув длинные ноги, усаживается в кресло. Запрокидывает голову назад и устало прикрывает глаза. Это могло длиться и пару минут, и полчаса. Она боялась разорвать эту тишину. Пренебрегая обувью, соскальзывала с софы, вытаскивала из бара
