В святилище мы с Рехольдом зашли одни, дети остались снаружи.
Жрец в зелёном балахоне и закрывающим лицо капюшоне молча принимал у нас клятвы у огромной раскрытой книги, перебирал чётки и слегка покачивался взад и вперёд.
Моя портниха совершила подвиг и ко дню свадьбы сшила прекрасное платье молочного цвета с юбкой из воздушного шёлкового шифона с множеством ярусов из коротеньких пышных складочек, подъюбник из лимонного сатина, сверху широкий пояс-корсет и блузка со сложной тончайшей вышивкой со вставками из нежнейшего кружева с вкраплениями из хрустального жемчуга. Когда она успела доделать всю эту красоту, я не понимала.
Дату свадьбы мы назначили через неделю после коронации Дрока, казалось, вот-вот судьба сделает очередной крутой поворот, и я не смогу позаботиться о детях, которых уже считала своими. После проведённых недель вместе судьба Морики и Маркуса меня волновала не меньше, чем будущее Курта.
Для торжественной церемонии волосы мне горничная распустила и украсила небольшими белыми цветами.
Граф был в тёмном костюме, молочной рубашке, также были одеты и мальчишки.
Морику нарядили в чудесное белое платье, в волосы вплели цветы и она неожиданно повзрослела.
Девочка заметно волновалась, переступала с ноги на ногу, сжимала край платья, но светилась, как солнышко, Маркус с Куртом мрачно стояли рядом. Накануне они из-за чего-то поспорили и даже подрались и теперь оба молча, пихали друг друга вбок.
Прошлым вечером меня бил сильный мандраж, неожиданно я запаниковала и чуть не отменила всё на свете. Но сегодня я испытывала полное опустошение.
Рехольд, взяв мою руку, произносил клятву первым, я повторила вызубренный назубок текст. После последней ритуальной фразы перо поднялось над книгой и вывело наши имена.
Вот и всё, обратного пути нет.
Граф легко коснулся моих губ, улыбнулся, обнял.
— Надеюсь, ты теперь меня не боишься? — с непривычной нежностью спросил он.
— Боюсь ещё больше, — тихо призналась ему. — Раньше ты не имел на меня прав, а сейчас моя жизнь зависит от тебя. И как ты меня уговорил?
— Обаяние и терпение? — отстранился он и заглянул в глаза.
— Шантаж и давление, — возмутилась я.
Он крепко стиснул меня в объятьях и тихо засмеялся, щекотно шевеля у висков волосы.
— Я говорил, что мне хорошо с тобой?
— Нет.
— Ужасное упущение с моей стороны, — прошептал он. — Мне с тобой хорошо, Лида, как не было хорошо никогда в жизни.
Ошеломив меня этим признанием, взял за руку и вывел из святилища.
Подошли дети, обняли, стали поздравлять.
Отмечали мы в ресторации, приглашённых было немного, наши соседи и несколько людей графа с семьями, не все отошли от последних событий и боялись, что может всё повториться. Адриану Рехольд выслал приглашение в тот же день, как мы определились с датой свадьбы, но он написал сухой отказ, сославшись на дела.
Огорчилась ли я? Нет, просто поняла, что генерал окончательно отрёкся от меня.
Многие горожане думали, что коронации не было, среди населения говорили о захвате власти, видимо, поэтому объявили повторную, которая должна была состояться через несколько дней на площади.
Мы принимали поздравления, дамы восхищались моей портнихой и между делом пытались выяснить у меня её имя, мужчины говорили о делах. Когда к Рехольду подсел очередной гость и стал обсуждать важные новости, граф не выдержал, вежливо извинился и повёл танцевать. К н и г о е д. н е т
В качестве мужа Рехольд ощущался очень волнительно, он вёл себя, как обычно, подшучивал, не давил, не старался лишний раз прикоснуться, но моё сердце билось напуганной птичкой, его руки на талии во время танца жгли, голос будоражил, ладошки потели.
Он сам не был спокоен, насколько старался казаться. Под пальцами перекатывались тугие жилы, и это выдавало его напряжение.
В карете ехали молча, граф бездумно гладил мои пальцы, рассеянно рассматривал дома за окном, но это не придавало мне спокойствия. Воздух казался плотным и густым.
Пришла малодушная мысль: «Может напиться гимнуса и уснуть».
Но я её отогнала.
Граф задержался внизу, когда я поднималась в наши покои, дети разошлись по комнатам.
Кивори, моя горничная, помогла снять свадебное платье, я надела бюстгальтер и трусики из тончайшего кружева, которые со скандалом заставила сшить свою швею, поверх надела тончайший белоснежный пеньюар из гипюра, и теперь чувствовала себя уверенней, потому через три слоя прозрачной ткани тела совсем не было видно.
Граф зашёл, когда я сидела у трюмо и думала, как убедить его подождать с супружеским долгом. Посмотрела через зеркало в его расширенные зрачки с тёмными радужками, он успел снять пиджак, вытащил из брюк рубашку и расстёгивал пуговицы, оголяя крепкую грудь с тёмной дорожкой волос на плоском животе.
И не произнесла ни слова. При его приближении поднялась, но не повернулась, так и смотрела на него через зеркало. Муж убрал запутавшийся в прядях цветок, перекинул с шеи волосы, сжал плечи. Руки его заметно подрагивали.
Поцеловал в шею, я охнула, поддалась назад, впечатываясь в его напряжённое тело и сразу же попыталась ускользнуть вперёд.
Он удержал, осторожно развернул к себе, руками обхватил лицо, сделал несколько шагов, заставив попятиться и опереться на столик.
— Люблю тебя, — сказал, смотря пристально в глаза, — слышишь, люблю.
И поцеловал, а я ответила, обхватила руками шею, крепко притянула к себе. Благодарность смешалась с совершенно непонятным коктейлем чувств. Эмоции бурлили внутри и выплёскивались через край и я через прикосновения пыталась передать их. Пусть я не могла сказать того же, но эти слова эти оказались для меня крайне важными, сносящими очень прочные внутренние барьеры.
Гордый, сильный, насмешливый, только мой.
Он развязал пояс халата, стал целовать шею, провёл губами по ключице. Его руки опять задрожали.
— Юхр, меня ведёт, как мальчишку, — он уткнулся лицом в кружева и глухо то ли застонал, то ли засмеялся.
— Может, сто́ит сделать паузу? — погладила его по волосам, перебирая пряди.
— Паузу?
— Остановиться.
— Нет! Ты от меня сегодня так просто не отделаешься!
Он присел, обхватил мои ноги под коленями, я практически завалилась на его плечо.
— Эй, пусти меня чудовище! — затрепыхалась.
— Это я-то чудовище? Это ты один соблазнительный кошмар, да ещё и издеваешься. Остановиться, — нервно хмыкнул мужчина.
Рехольд сгрузил меня на постель, сам лёг рядом.
Я почувствовала, как маленькие воздушные язычки поскользили по всему телу.
Охнула, когда они прошлись по особо чувствительным местам. Придавил собой, целуя, его рука скользнула к бёдрам.
— Что это? — накрыл маленькие трусики ладонью.
— Я сама сниму! — испугалась, что муж порвёт тонкое кружево.
Села на кровати, подняла край сорочки, стала развязывать тоненькие завязки.
— Я хочу посмотреть, — развёл мои руки в стороны, спустил с плеч халат, захватывая губами кожу на шее, обхватил мочку уха, стал поднимать сорочку, я освободила подол и подняла руки, помогая снять.
Рехольд отстранился, окинул меня быстрым взглядом, бюстгальтер, как и трусики, был совсем прозрачным, погладил накрашенные ноготки на ногах.
— Ты меня, похоже, сегодня убьёшь, — криво улыбаясь, сдавленно просипел он, склонился к согнутому колену, потёрся щекой, прокладывая дорожку из поцелуев по внутренней поверхности бедра.
— Прости, Лида, но, похоже, сегодня я нежным не буду. У тебя ведь был до этого кто-то? — напряжённо спросил Рехольд, не поднимая лица. Одна из воздушных змеек скользнула уж в очень неприличное место. Я охнула, запрокинула голову, в ушах зашумело, и через этот нескончаемый гул я выдавила:
— Я была замужем. Но последние три года никого не было.
Рехольд отстранился, меня обожгло острым взглядом, муж серьёзно кивнул.
— Я постараюсь быть осторожнее.
Ночь пролетела быстро.
Когда я проснулась, между бёдер сладко саднило, я потянулась, как довольная, разнеженная кошка. Муж очень оказался неплохим любовником, стоило выходи́ть за него только ради этого. Он ещё спал на животе. Я погладила его по спине, несмотря на расслабленность, под руками перекатывались тугие мышцы, провела пальцами по шее, поиграла с волосами на затылке, поцеловала плечо, нашла на кровати сорочку и халат, надела. Попыталась встать, но воздушная петля обхватила талию.
