— Вот и хорошо, — заключила Дестини и принялась собирать аптечку, повышая в Моргане уровень страха и восторга всякий раз, когда стряхивала с его коленей очередную порцию предметов, хотя пакет замороженной фасоли защищал лучше, чем хоккейная раковина. А потом вдруг заявила: — Пойдем, поможешь мне собрать вещи и отнести наверх.
— Какие вещи? Куда наверх? Зачем? — Он пошел за ней, как пьяная утка, одной рукой прижимая фасоль к паху, а другой придерживая бобовую корону. Больной ублюдок. Ему больно, в черепе кисель, а он заведен на полную катушку. — Я тут вроде как немного ранен.
Дестини обернулась к нему. Между ее бровей пролегла морщинка. Господи, как бы ему хотелось разгладить эту морщинку поцелуем!
— Наверное, у тебя и правда сотрясение, — предположила она.
Сотрясение, наваждение, болезненно пульсирующий член — что угодно. Сейчас Морган думал только об одном — о двух словах, которые складывались в его голове в навязчивый ритм, заставляя кровь так быстро нестись по венам, что болело все тело: одна кровать.
Он знал, что Дестини злится на него со дня свадьбы Хармони и Кинга, когда у них случилось нечто, что могло привести к сексу, а он взял и просто ушел. Но если бы остался, она пришла бы в ужас от его неловкости.
С тех пор Морган избегал ее, погрузившись в изучение сексуальных практик с одной-единственной целью — затащить Дестини Картрайт в постель и удовлетворять ее до потери сознания. Но теперь, когда она была так близко, а минута, когда они останутся наедине, еще ближе, он потерял веру в свою теоретическую подкованность. Тем более после полученных «боевых ранений», которые могли привести к тотальному позору.
Факт первый: еще слишком рано.
Факт второй: ему следует настоять на своем и пресечь в корне попытку сосуществовать вместе в четырех стенах. Она так сильно его волнует, что он наверняка все испортит. В самом худшем смысле.
Игнорировать факты нельзя. Она должна уехать.
Дестини бросила на него обеспокоенный взгляд:
— Я сама все подниму наверх, а ты посиди и отдохни.
Положив пакеты с замороженными овощами на ступеньку лестницы, Морган проговорил:
— Думаю, тебе стоит взять вторую тележку и пойти за мной.
С этими словами он схватил в охапку ближайшую к нему и потащил ее через гостиную и кухню к задней двери и дальше по улице туда, где оставила свою лодку Дестини.
Она побежала за ним. В любой другой ситуации ему бы это понравилось.
— Морган Джарвис! Куда, к дьяволу, тебя несет с моими вещами?!
— Отправляю тебя домой, маленькая горячая лжеведьма.
— Ты считаешь, я горячая?
«Не то слово, упрямица!»
— Нет. Я выразился фигурально. Ты горячая, как только что запеченная картошка в руках. Короче говоря, опасно горячая и лучше с тобой вообще не связываться.
Она замурлыкала. Замурлыкала!
— Ты и половины не знаешь.
— Лодка. Садись немедленно. И катись отсюда.
Он считает, что она горячая.
Так почему пытается избавиться от нее?
— Общипай пачули, гад. Я уеду только через мой труп!
Обычно Морган пах свежим мускатом и сандалом, будто каждый день работал на плантациях со специями. Обычно его присутствие идеально настраивало все ее чувства до предела и играло на ней, словно на прекрасной скрипке. Обычно одним своим взглядом он мог заставить ее трепетать, если только ей не хотелось его стукнуть. Как сейчас.
— Живая или мертвая, — упрямо стоял он на своем, спускаясь к причалу, — как угодно, только вали отсюда.
— Раз я кажусь тебе горячей, зачем отсылать меня домой?
Ответа не было.
Дестини запаниковала. Надо срочно брать ситуацию в свои руки.
— Ты меня до белого каления доводишь, Джарвис!
А он шел по усыпанной раскрошенными ракушками тропинке, охая и ахая, но так решительно, что при других обстоятельствах это произвело бы впечатление.
Догнав его, Дестини схватилась за тележку и потащила обратно.
Морган уперся босыми пятками и прорычал:
— Су… ведьмина дочь!
— Слушай сюда, Синие Яйца. Если еще раз захочется спутать слова на С и на В, хорошенько подумай. А если все-таки рискнешь, я покажу тебе, в чем разница, да так, что ты никогда не забудешь.
Словно само море было на его стороне, порывом ветра Дестини обдало ледяной водой с ног до головы. Она задрожала от холода.
— Мне, по крайней мере, не приходится таскаться в мокрой одежде, — заносчиво заявил Морган.
— Потому что ты слишком тупой, чтобы одеться и обуться.
— Потому что я крепко спал, а ты разбудила меня посреди ночи. Чего я больше не допущу.
Неужели он действительно об этом жалеет и не хочет, чтобы это случилось снова?
Еще как хочет. Дестини могла биться об заклад.
— Ты, Картрайт, едешь домой.
Она скрестила руки на груди.
— Ты, Джарвис, образина.
— А как же позитивные слова? — передразнил он ее, и больше всего на свете ей захотелось затолкать кулак ему в рот.
— В твоем случае образина — очень даже позитивное слово.
— Если так уж хочется выразиться, скажи «апсида»[6], все лучше, чем твоя «образина».
Тележка грохнулась на ракушечное крошево.
— Двойная причелина[7]!
— Что ты несешь?
— Это из архитектуры. Ты вместо ругательств выбираешься ведьмовские словечки, я — архитектурные термины. Или так, или начну материться. Выбирай.
— Голосую за архитектуру.
Он рассмеялся. Морган Джарвис смеялся. Дестини понравилось. Это обнадеживало.
— Прекрати свои попытки избавиться от меня. Зуб даю, тебя всего трясет где-то глубоко внутри твоего пострадавшего организма, а я, между прочим, та самая ведьма, которая может тебя пополам сломать и не вспотеть!
— Испанская штукатурка! Да ты даже тележку у меня не отберешь. — Он попытался приподнять тележку, доказать, что он прав, но только разразился проклятиями, и Дестини поняла, что его пострадавший организм получил очередную взбучку. Морган быстро бросил тележку обратно на землю, и в этот раз его ругань ничего общего с архитектурой не имела.
Они снова принялись играть в свой вариант перетягивания каната, и было очень кстати, что Дестини, в отличие от Моргана, была обута.
— Никогда в жизни так сильно не хотела превратить человека в червяка. Еще раз повторяю: я остаюсь.
— Я сам перетаскаю твои вещи обратно в лодку. И ты уедешь. Сегодня же. Сейчас.
От злости у нее закололо в руках и ногах, что дало Моргану шанс завладеть тележкой. На этот раз он ее без труда поднял и побежал с ней к морю, ойкая на каждом шагу.
