перекапывали землю.
Ужасно было всё. Но это… от ярости у меня спирало в груди.
Людям мало было перебить целые города и дома. Надо было еще и уничтожить их. Вырвать с корнем самое главное – историю убитых фейри. Они пожирали и сжигали, пока от Итары не остался лишь зияющий на земле шрам.
– Зачем? – сквозь стиснутые зубы процедила я. – Зачем они так делают?
– Думаю, – тихо ответил Ишка, – они что-то ищут.
Ищут? Что ищут? Что могло бы оправдать такое кровопролитие? Быть может, если бы ярость не застилала взгляд, я бы увидела в этом какой-то резон. Неспроста ведь их атаки были такими разрозненными – словно они не целились на определенное поселение фейри или определенный Дом. Три их мишени и близко не лежали друг к другу. И о завоевании они явно не думали. Нагрянули, разрушили и ушли.
Три дня спустя мы вернулись в давно покинутую людьми Итару – вернее, в то, что от нее осталось. Увидев, я просто окаменела – не могла ни двинуться с места, ни вздохнуть. Окружавшие меня спасенные жители падали на колени, в ужасе зажимали рот ладонями. Кто-то метался по руинам, выкликая имена. Кто-то пытался найти хотя бы след своего дома.
Я помогала им в поисках любимых и имущества. Они все чего-то искали и, так же как люди, не находили. Нашли мы разрушенные дома и уничтоженные жизни. Нашли тела – и детские тоже, – разбитые падением с высоты или, хуже того, рассеченные от паха до горла с тошнотворной целесообразностью, от которой я чуть не захлебнулась желчью.
Ужас свершившегося здесь прижимал меня к земле.
Я действовала спокойно и обдуманно. Но к закату вышла за окраину городка и забилась за груду щебня в подлеске. Там, скрывшись от глаз, я повалилась на колени и меня вывернуло наизнанку, а потом, развернувшись, я разбила себе кулаки, колошматя по обломкам бревен, пока слезы не хлынули из глаз.
Я остановилась, когда не стало сил продолжать. Костяшки пальцев были в крови. Я порвала стягивающие живот швы. И ничего не почувствовала. Кроме ярости.
Шаги за спиной я узнала, не глядя. И не смогла себя заставить взглянуть на него после того, как своими глазами увидела, что постигло его Дом.
– Мы пойдем в Нираю, – сказала я. Голос осип, но не срывался. – Мне все равно, какой ценой, – лишь бы такое не повторилось.
Молчание. Я подняла наконец голову. Кадуан смотрел устало и грустно.
Он молча шагнул ко мне. Протянул руку и так нежно, что я захлебнулась воздухом, коснулся моего живота. Его рука была горячее просочившейся сквозь рубаху крови.
– Кровит, – пробормотал он.
– Не важно.
Я действительно так думала.
– Твой отец бы этого не дозволил.
– Не важно. – К собственному удивлению, я и тут говорила, что думаю. – Я тиирна. Говорю – идем, значит мы идем.
– Тиирна, – тихо повторил он.
Что-то мелькнуло в его глазах – что-то непонятное. Может быть, гордость за меня.
Он подступил еще ближе. Тепло его тела охватило меня, по коже пробежали мурашки. Когда он склонил ко мне голову, наши лица сблизились почти вплотную. Я различала каждый оттенок в зелени его внимательных, любопытных глаз. Матира, как он смотрел! Будто видел во мне вопрос без ответа или неразгаданную загадку. Мне никогда не хотелось, чтобы меня кто-то узнал, увидел, – страшно было, что ответ окажется неудовлетворительным. Но его взгляд меня почему-то утешил. Я так устала.
– Я много думал за это время, – тихо сказал он. – До сих пор не понимаю, что ты со мной сделала в ту ночь. Не бывало во мне такой магии.
Я сглотнула. Слова не шли с языка. Здесь все пропахло пеплом – кроме него. От него пахло палисандром – я только теперь заметила и узнала этот запах, когда он окутал меня. Он и выбивал меня из колеи, и успокаивал.
Это отзывалось случившееся в ту ночь и будет отзываться долго-долго.
Я тоже не поняла, что это было. Позже мне пришло в голову, что Кадуан просто оказался много сильнее, чем я думала. Но…
Я покачала головой – чуть заметно, не отрываясь от его глаз, будто ответила без слов: «Я тоже не понимаю».
– Ты меня спасла, – пробормотал он.
– Я не могла…
«Не могла позволить тебе умереть после тех жестоких слов?»
Вместо этого я хрипло прошептала:
– Я должна извиниться. За то, что наговорила тогда в таверне. Всё это… я вовсе так не думала. Просто твои слова оказались…
Слишком похожи на правду.
Перемена в его взгляде сказала мне, что он понимает.
– Я знаю, как трудно сорвать ковавшиеся столетиями цепи.
Ответ был простым и добрым. Он должен был возненавидеть меня за те слова. А он…
Он неожиданно пробрался прямо мне в душу.
Я вспомнила, как неловко он вел себя перед высокородными – как вечно умудрялся сказать что не надо и когда не надо. До сих пор я не понимала. А теперь вдруг поняла.
Он был честным. Был настоящим.
– По-моему, ты станешь великим королем, – тихо сказала я.
Он изогнул уголок губ – тенью улыбки.
– По-моему, ты станешь великой тиирной, – ответил он еще тише.
И мне впервые пришло в голову, что как сама я вижу красоту в том, что другие назвали бы слабостями, так и он может видеть меня.
Я испугалась этой мысли. Его взгляд скользнул по моим губам, и я задумалась, каково было бы почувствовать на них его губы – и увидеть, как рушатся эти стены, как они разваливаются с каждым клочком обнажившейся кожи, каково будет узнавать его настоящего. Но ведь тогда и он бы меня увидел. Я слишком многого не сумела бы скрыть.
Никогда еще желание и страх пред ним не сталкивались во мне в таком ошеломительном равновесии.
Вот почему огорчение мое перемешалось с облегчением, когда он просто взял меня за руку, так что переплелись наши пальцы, а не тела.
Мы не разговаривали. Он откинулся на обломки балок со мной рядом, и мы сидели так, находя странное утешение в тепле чужой кожи.
Сражение началось в огне и закончилось в золе.
Я успела заслужить свою дурную славу. Но вот Макс… Макс застал мир врасплох. Даже величайшие из моих иллюзий не равнялись с Максом в расцвете его силы. Он был точно так же прекрасен – дух захватывало, – каким запомнился мне в поместье Микова. Он весь был огнем и светом.
Бой прервался, люди замирали, не успев
