поднять оружия, и круглыми от ужаса глазами смотрели на явившееся им существо. Странная зависшая немота пала на поле боя. Макс взял меня с собой, и мы вместе проскользнули сквозь воздух к армии Зерита – к армии Макса. Там Макс, прикрыв вторые веки, вернулся в человеческий облик, чтобы солдаты его узнали.
Они смотрели на него. Молча. И Макс молчал, стиснув зубы и обводя их острым взглядом, за которым, я знала, скрывался тайный стыд.
Ошеломленное молчание затянулось, и я поняла, что на моих глазах что-то меняется навсегда. Эти люди и так глубоко почитали Макса. А теперь у меня на глазах их почтение переходило в благоговение.
Впрочем, у нас не было времени в него окунуться. Сражение закончилось в ту минуту, как в него вступил Макс. Это понимали мы, и наши солдаты, и солдаты Авинесса – стоило только взглянуть на их лица. Но сам Авинесс, забившийся в какую-то нору в глубине крепости, еще не был готов сдаться. Поэтому они продолжали бой, и мы тоже. Мы с Максом и порознь были сильны. Я научилась в одиночку давать представления, внушавшие врагу страх и трепет. А вместе? Это было зрелище!
Мы танцевали, питая друг друга своим искусством. Он повелевал огнем и светом, а я окружала себя тенями и кровавыми бабочками. Я вырвала из рук одного солдата меч – он был плохой заменой Иль Сахаю, но моя магия с ревом рвалась наружу, так что я не слишком нуждалась в этом куске стали. Пальцы Решайе крепко сжимали меня, направляя мою силу, – и я уступила ему, оставив себе для управления лишь одну тонкую нить. У меня не было выбора. Без него я бы сорвалась. Ресурсы моего израненного тела истощились. Мне приходилось черпать глубже ран, глубже остатков своей магии.
Я потеряла счет времени.
Не знаю, сколько длился бой, пока не зазвонил колокол. Мне, чтобы повернуться к дворцу, пришлось оттолкнуть Решайе и силой вернуть себе разум. В огромных застекленных окнах дворца колыхались на ветру белые полотнища.
А между ними стоял на балконе Атрик Авинесс с белым вымпелом в поднятой руке.
Мир затих, все глаза обратились к нему.
Он открыл было рот, будто хотел что-то сказать. Когда его взгляд упал на меня, я увидела в нем такое, что скрутило живот.
– Стой… – выдохнула я, рванувшись к нему.
Но Атрик Авинесс уже выбросился за перила балкона.
Закрылись вторые веки на глазах Макса. Провалилась в глубину моя магия. Мы смотрели друг на друга. Он казался усталым, больным, его шатало.
Решайе вцепился в измочаленные обрывки моей магии. Даже он, казалось, совсем обессилел.
…Еще не конец. Нам нельзя так закончить!..
Я огляделась. Поле боя усеяно телами. Здания повреждены, солдаты изранены. Меня накрыло горестное отупение. Я пошатнулась.
Как издалека, донесся до меня шепот Макса: «Кончено». Кажется, он говорил сам с собой.
Как заканчиваются войны?
Иной подумал бы, что они заканчиваются торжеством доблести, великим явлением благородной победы.
А эта кончилась глухим стуком падающих наземь отсеченных членов и всепоглощающим запахом золы.
Мир молчал.
Но я чувствовала, что все еще горю – горю, горю изнутри; меня сжигала моя магия, мой гнев и ярость Решайе. Одна война закончилась. Но у меня осталось другое дело. И я сделала шаг, но Макс поймал меня за руку:
– Ты куда?
– Я не закончила.
Я не узнавала своего голоса. И Макс, каким бы измученным ни было его лицо, взглянул по-новому – увидел во мне что-то, что заставило его прислушаться.
Я успела наполовину вычертить стратаграмму у себя на ладони, но Макс, не задумываясь, сказал:
– Я с тобой.
И я, не задумываясь, согласилась.
Я плохо помню, как заканчивала стратаграмму. Доля секунды, и передо мной не руины битвы, а ряд обветшалых кирпичных зданий.
Взгляды беженцев накатывали на меня волнами. Они останавливались на полушаге, таращили глаза. Должно быть, я ужасно выглядела – вся в крови, охваченная магией, как огнем.
Я нашла взглядом ту дверь, в которую вошла не так давно. В ней стояли старуха с внучкой, в их глазах застыл ужас.
Я впивала в себя этот ужас, упивалась им.
При виде их меня захлестнул гнев. Захлестнула обида. Такая острая, что даже Решайе задрожал, а я ощущала малейшее его движение. Я так многое должна была отдать ему, чтобы двигаться дальше, ведь он теперь засел у меня прямо под кожей.
…Они тебя предали – и это после того, как ты вырвала себе сердце, чтобы бросить к их ногам!..
Да, предали.
Я им все отдала. Я готова была умереть за них.
И еще умру.
– Я понимаю, каково вам пришлось, – сказала я. Голос рвал мне горло шипами. – Я понимаю, что значит желать невозможного. До сих пор нам нужно было всего лишь выжить. И безнадежно было желать большего.
Все новые беженцы выходили из своих каморок, собирались вдоль улицы. Никто не проронил ни слова. Я выступила вперед. На мостовую капала моя кровь. Клинок моего меча горел голубым пламенем, растекавшимся до кончиков пальцев, до кончиков волос.
– Я дала вам слово, – сказала я. – Дала слово, что я сражу треллианских владык. Дала слово, что меня ничто не остановит. Ничто.
…И как дорого ты заплатила, чтобы сдержать это слово… – шепнул Решайе.
Решайе желал отомстить. Жаждал мести. Что ни говори, обида – это стекло, хрупкое, непрочное. Как бы мне хотелось разбить ее о камни и обратить осколки в ножи.
Но остатками сил я сдержала Решайе.
«Эти люди нам не враги».
Нет. Врагами нам были те, кто сделал нас такими, кто нас разделил, разорвал. Они и за тысячу миль отсюда держали клинки у нашего горла.
Гнев мешал мне говорить, мешал думать. Я выплеснула его в магию и позволила Решайе поглотить. Он загорелся белым пламенем и взвился в небо красными бабочками.
Такую боль нечем измерить. Магия моя была на исходе, с рук капала кровь. Треллианцы видели в моем выступлении лишь силу, но краем глаза я заметила, как Макс, протянув руки, шагнул ко мне. Он-то знал, что я на краю.
Я остановила его предостерегающим взглядом.
Нет. Рано.
Они должны были увидеть. Я должна была показать им свою силу, заслужить их уважение. Такую силу, чтобы они поверили в меня.
– Смотрите на меня! – приказала я, и все повиновались. – Я одержала победу для Зерита Алдриса, а теперь одержу для вас. Мы – дети павших богов и империй. Мы – память разбросанных по равнинам костей. И им никогда не понять,
