— Боишься умереть? — с интересом спросил он. — Отвечай честно.
Эдиан выдохнула, чтобы не разразиться гневной тирадой или не впасть в истерику. Удивительно, но ей удалось немного успокоиться. А интуиция, которая так редко ее обманывала, подсказала, что нужно отвечать максимально честно.
— Боюсь, — сказала она, прямо глядя в лицо дракону. — Но не очень. Больше боюсь не сделать того, что нужно. Не помочь стране и людям. Если я не получу кольцо и не усмирю драконов, погибнет очень много людей. И драконов тоже.
— Ясно, — коротко ответил дракон. Опустил взгляд и задумчиво поводил носком изящного черного ботинка по каменному полу. Потом посмотрел на нее, скрывая улыбку в уголке рта. — И что тогда заставляет тебя сомневаться в чистоте твоего сердца и бояться, что я испепелю тебя, маленькая волшебница?
Он говорил даже по-доброму, хоть насмешка не исчезала из янтарного моря его глаз. А Эдиан вдруг покинула злость на него. Осталась лишь усталость, обреченность и доля страха.
А еще она точно знала, что нужно быть предельно искренней. Дракон покопался в ее душе, он все знает о ней — это унизительно, это неприятно! Но она понимала, что, если будет возмущаться и злиться, просто проиграет.
— Ты ведь все знаешь, — без злобы сказала она. — И то, что не очень приятно, когда у тебя в разуме копаются, пока ты лежишь без сознания.
— Поверь, когда ты в сознании — это намного неприятнее, — серьезнее ответил дракон. — Так что заставляет тебя сомневаться?
Эдиан вздохнула и отвела взгляд. Как совсем недавно он, поводила носком сапога по каменному полу, сгребая мелкие камешки в кучку.
— Я была когда-то… хорошей чистой девочкой, — сказала она вслед за этим, искоса глядя на дракона. — Ты знаешь все, значит, знаешь, что я хотела честно выйти замуж, стать женой и матерью. Не мечтала о великих свершениях. О власти — тем более. Но жизнь распорядилась по-другому. И я… когда родители умерли и меня забрал дядя, возненавидела его. Мне кажется… Потом, когда он продал меня ректору, ненавидела их обоих. По правде говоря, хотела отомстить. Я боролась с этими чувствами, но… не успокоилась, пока Герберт не посадил дядю в тюрьму, а сам не искупил… совершенное своей заботой. Я думаю, ненависть сожгла чистоту моего сердца. Ненависть ведь против любви.
— Ненависть против сладкой привязанности, а не любви, — спокойно ответил ей дракон. А в его глазах она неожиданно увидела что-то странное… кажется, симпатию и почти ласку. — Ты не сама выбрала свою судьбу. И не сама выбрала чувства, что раздирали тебя тогда. Важно лишь, что ты не хотела идти на поводу у того, что считала недостойным. Именно этим определяется чистота. Ты сама недавно говорила своему слуге нечто подобное. Можно плюнуть в колодец, и вода в нем станет грязной, но колодец в этом не виноват. Изнутри придут грунтовые воды и очистят его.
Эдиан замерла. По ее телу прошла странная волна — облегчение, какой-то немыслимый свет… Пружина, жившая в ней последние годы, разжалась.
О, Боже! Какое это счастье… Никто никогда не говорил ей подобного.
Даже Герберт. Герберт лишь понимал ее чувства и не осуждал за них. Ненависть, злоба, жажда мести были естественными и понятными для него. Ему лишь нравилось, что она сама не склонна к ним, ему нравилась ее чистота — на контрасте с собственной жесткостью и даже жестокостью.
А дракон сказал. Дракон, который вроде как собирается убить ее.
— Спасибо… — тихо произнесла Эдиан, отчаянно сдерживая слезы облегчения. Подняла взгляд на дракона и с чувством добавила: — Ты правда так думаешь?
— Я не думаю, я знаю, — улыбнулся дракон своей ассиметричной улыбкой. Герберт тоже улыбался уголком рта, но у него она был жестче. Улыбка же дракона таила в себе столько всего… лукавство, тепло… и, наверное, опасность. — Что еще заставляет тебя сомневаться?
Эдиан выдохнула. Этот разговор все больше походил на исповедь. Исповедь, которой она не просила и не ждала. Но после первого признания говорить стало легче. Слова полились из нее свободно, с чувством, и дурацкие слезы все же выступили, она уже не стеснялась их.
Смысл стесняться Аргоаха? Он либо поймет, либо избавит ее от мучений…
— Я не хотела власти. Не хотела повелевать стихиями и драконами, чтобы править миром или отомстить обидчикам… Ну разве что чуть-чуть — чтобы ударить ректора, сделать ему больно. Это было по-детски… И, признаюсь, тут я не упрекаю себя. Но я обманула Герберта, разбив артефакт бесконечной силы. Я совершила то, из-за чего теперь все происходит… Это все из-за меня! Как можно назвать чистым человека, который вызвал все эти катаклизмы?! Вон, даже Эллинойс хотел воевать с Эрбином из-за магической жилы.
— А чего ты хотела, когда разбила артефакт и стукнула по голове своего ректора? — лукаво усмехнулся дракон.
— Ты знаешь! Я боялась, что артефакт окажется в руках властолюбца. И что за него начнут воевать, убивать друг друга. Я не хочу, чтобы люди друг друга убивали! И… даже Герберт… мог пойти на поводу у желания повелевать, если бы у него оказалась такая сила. Но я не думала, что от моего поступка будут такие последствия!
— И в чем ты виновата? — удивленно поднял брови дракон. — Где именно ты потеряла свою «чистоту»? Когда хотела спасти мир? Избавить людей и своего любимого ректора от страшного искушения. Не думаю. Напротив, ты хотела того, что вы, люди, называете добром, это альтруизм. Ты даже была готова пожертвовать собой. Знаешь, Эдиан, — дракон вдруг сделал к ней маленький шажок, и Эдиан ощутила еще большее тепло. — Знаешь, что на самом деле немного вредит твоей так называемой «чистоте»? Нет, не твое отношение к миру и людям. Тут ты… почти безупречна, как бывают безупречны лишь ангелы. Ты злишься иной раз, мечешь молнии, ехидничаешь — это лишь детские чувства, свойственные вам всем, спонтанная реакция. Нет, не они портят тебя. Твою чистоту делает небезупречным лишь одно — твои постоянные метания по поводу собственных поступков. Ты совершаешь жертвенный сильный поступок, а потом сомневаешься в нем. Ты забываешь о своих чистых мотивах и берешь на себя ответственность за то, за что не можешь отвечать. Разве ты знала, что, развеяв магию по миру, ты вернешь в него магические жилы, за которые все воюют, и разбудишь драконов, которые захотят гнездиться на своих прежних территориях? Нет, ты не могла этого знать. Ты не Бог. А берешь на себя ответственность Бога. Пытаешься быть безупречной. Вы называете это «гордыней», маленький эльф. Маленький эльф с большой гордыней… — закончил он с улыбкой-усмешкой.
А Эдиан стало больно внутри. Больно и светло одновременно. Слезы уже открыто катились по щекам, боль смешивалась с облегчением и внезапным пониманием. Да, она всегда придиралась к себе. Это правда. И что теперь…
— И что теперь? Ты убьешь меня за эту гордыню? — спросила она, хлюпнув носом. — Ведь, получается, чистоты во мне не хватает…
— Ну… — сложив руки на груди, протянул дракон. — В принципе, для владения кольцом безупречное отношение к самому себе не требуется. Но… посмотрим. Одна сторона гордыни может обратиться другой — ожидание идеала от самого себя может превратиться в ожидание идеала от других. Так что… А зачем тебе вообще кольцо, Эдиан? — вдруг сказал он и сделал еще один шаг к ней. — Пожалуй, я могу предложить тебе другое…
Глава 44
И медленно, не расцепляя рук на груди, начал обходить ее по кругу, оглядывая ее изучающим и оценивающим взглядом. Эдиан опустила глаза и покраснела. Своим взглядом дракон словно проникал в нее, в душу и тело. И во всех смыслах.
— Что предложить? — тихо и испуганно произнесла она.
— У тебя хорошие задатки, — закончив свой «круг», произнес Аргоах и встал напротив нее, намного ближе, чем раньше. — Ты действительно великий маг. И… будущее предсказывать не пробовала? — непринужденно спросил он.
— Будущее?! — сквозь слезы и смущение удивилась Эдиан. — Нет. Но у меня… хорошая интуиция. Я словно чувствую, когда грозит что-то страшное, или напротив — должно прийти нечто хорошее.
