и просто стать тем, кого этот жар пробуждает во мне.
– Брат! – сипит Сул.
Зарычав, я швыряю его на землю. Он хватает ртом воздух, давится, делает рваные вдохи, прижавшись к грязи лицом. Я наступаю ногой на его шею, пришпиливая его к месту.
– Поклянись мне в верности! – рявкаю я. – Поклянись, что ты – все еще тот брат, которым всегда себя называл. Поклянись в этом Глубокой Тьмой. Поклянись в этом Драконом.
– Клянусь! – плюет он. Все его тело обмякает, становится покорным под моим весом. – Я клянусь в этом, Фор! Я бы никогда тебя не предал!
Передо мной маячит ужасающий выбор. Я могу либо поверить своему брату, либо нет. Среднего не дано. А если я больше не могу доверять Сулу, то на что мне остается надеяться? Как смогу я жить в мире, в котором мое доверие напрочь подорвано? Фэрейн солгала мне. Хэйл меня подвела. А Сул? Опустится ли Сул так низко в своей решимости сделать то, что считает правильным для Мифанара?
Возможно. Но я всегда верил, что верность Сула прежде всего принадлежит мне. Не короне. Не королевству. Если у меня не будет верности моего брата, то я могу прямо здесь и сейчас броситься с края пропасти.
Рвано выдохнув, я убираю ногу с шеи Сула и делаю шаг назад. Не поднимая головы из грязи, он изгибается, чтобы взглянуть на меня. Его глаза круглые, испуганные.
– Встань, – рычу я и провожу ладонью по лицу. – Встань, брат.
Он поднимается на колени и садится, все еще оцепенело глядя на меня. Наконец спустя множество долгих, успокаивающих вдохов он говорит:
– Яд раог?
Я киваю.
– В питье.
– Я бы никогда не поступил так с тобой. Да я бы первым его выпил.
Я верю ему. По крайней мере, в это мгновение.
– Но кто-то это сделал.
Сул горько ругается.
– Я выясню кто. Я выслежу того слугу, который принес крильге. Если это не его рук дело, то он может знать чьих. Я приставлю к этому своих шпионов сразу же, еще прежде, чем отправлюсь к Вратам. – Он неуверенно поднимается на ноги, все еще тяжело дыша. – Обещаю, Фор. Я разыщу для тебя ответы.
Я отворачиваюсь от него и вновь смотрю на ту сторону пропасти. Угроза поднимающегося яда назревала уже многие циклы. Но это? Это что-то новенькое. Кто-то научился собирать яд, хранить его в малых, точечных дозах и использовал его, чтобы манипулировать мной. Я и представить себе не мог нечто столь ужасное. Сумеет ли что-то остановить меня и мои кровожадные порывы в следующий раз? Удержит ли меня кто-нибудь от уничтожения всего, что мне дорого в этом мире?
– Езжайте быстро, – говорю я, бросая эти слова через плечо. – Ты нужен мне в Мифанаре как можно раньше. Пока тебя здесь нет, я никому не могу доверять.
– Ты можешь доверять Хэйл.
– Могу ли?
– Ты ведь знаешь, что да, – голос Сула непривычно серьезен. – Не наказывай ее. Люди… они умны и коварны. А магия их Мифатов гораздо сильнее, чем мы изначально думали. Это не ее вина.
– Может, и нет, – это максимум, с чем я могу согласиться. Я не прощу ее. Пока еще нет.
Я опускаю голову, закрываю глаза. Ощущаю огромность провала подо мной и жар, вздымающийся от реки внизу.
– Я был так уверен, – говорю я, скорее самому себе, чем Сулу. – Я был так уверен, что нашел способ всех нас спасти. А теперь…
Теперь я чувствую нарастающее давление уничтожения. Сокрушающую миры силу, которой мне совершенно нечего противопоставить, от которой никак не защититься. Неужели я и правда думал, что мои жалкие махинации могли оказаться эффективны против подобных разрушительных сил стихии?
Быть может, моя мачеха права. Быть может, настало время нам всем готовить свои души к неизбежному.
Мои руки сжимаются в кулаки. Я еще не закончил. Союз с Гаварией еще не разорван. И Сул прав – обман лишь доказал, насколько хитроумны эти человеческие маги. Может, и есть способ все исправить, получить доступ к той магии, что мне нужна. Если бы я только мог найти правильный подход.
– Ступай, – говорю я брату, не оборачиваясь. – Сопроводи человеческую женщину к ее народу. Проследи, чтобы она не пострадала, пока находится на твоем попечении.
– А что с принцессой, мой король? Что будет с ней?
Это вопрос, на который у меня нет ответа. Но я должен его отыскать. Скоро. Потому что в этот момент, стоя на краю пропасти, наверняка я знаю лишь одно.
Фэрейн будет моей жизнью. Или моей погибелью.
Печаль слишком велика. Слишком тяжела.
Лучше свернуться тугим клубком, туже, еще туже. Не оставить ничего, кроме затвердевшего наружного панциря, который не пробить никому, даже самой печали. А затем уснуть. Спать глубоким, глубоким сном, который со временем – через века, через эпохи, через эоны – может обернуться желанной смертью.
Ах! Смерть! Смерть будет сладким, сладчайшим из благословений. Смерть будет знаменовать наконец свершившееся избавление. И, может… воссоединение? Да, да, пусть сон обернется смертью, одно перетечет в другое. Никакого больше движения. Никакого дыхания. Лишь покой, покой, полный покой.
Но смерть не придет.
Только сон.
И в этом сне есть сновидения. Извечные сновидения. Сны о славе. Сны о радости. Сны о великих полетах по широкому синему простору, бесконечному, ослепительному и свободному.
Сны о том, чтобы быть вместе.
Но это хорошо. Этот сон. Быть может, он лучше, чем смерть. Быть может, лучше остаться здесь, позволить снам стать реальностью. Ибо что есть реальность, как не то, что нам пригрезилось? Да, здесь можно остаться, здесь можно быть.
Вместе.
Навсегда.
Вот только…
Что это?
Эта тяжесть. Эта давящая, сокрушительная, ужасная тяжесть. Тяжесть камня. Тяжесть потери. Тяжесть миров.
Свернуться плотнее, плотнее. Не впускать ее. Стать ничем, стать смертью, стать снами.
Но она не отступит. Не сдвинется с места. Ее нужно сбросить. Лишь тогда смогут прийти свобода и великое, пустое, бесконечное небо.
Быть может, пора. Пора перестать видеть сны.
Пора просыпаться.
Камни сдвигаются.
Фундамент дрожит.
Поднимается веко, открывая кипяще-красный диск.
Продолжение следует…
Летавры – ударный музыкальный инструмент с определенной высотой звучания.
Контрфо́рс (архитек.) – дополнительная опора, принимающая на себя тяжесть перекрытия; вертикальный устой внутри или снаружи здания.
