— Мертвому не надо и трех центов!
— О’Бройн еще не мертв… его просто нигде невозможно найти, — тихо сказал Юдельман.
Итало раздраженно передернул плечами.
— О’Бройн! Этот несчастный боится собственной тени!
— С двумя миллиардами долларов никто не может считаться несчастным или трусом.
Итало подозрительно посмотрел на Юдельмана, не понимая, говорит тот серьезно или шутит. Нет, вид у Моше был очень озабоченный.
— Каким бы ты умным ни был, но кое-что упустил, — начал Итало. — Неужели ты думаешь, что Габелотти настолько простой парень, что даже не поинтересовался у О’Бройна номером счета?
— Возможно, это так, — сказал Юдельман. — Даже наверняка поинтересовался!
— Ну? Для чего тогда ты крутишь все это кино?
— Ладно. Забудем! И не злись на меня. Я всей душой хочу, чтобы эта операция удалась. Мне повсюду кажутся черти…
— Только не О’Бройн может нас поиметь! У него пусто в штанах. Он никогда не осмелится! Моше!.. — Вольпоне вдруг замолчал. — А если эта свинья Габелотти?..
— Нет, нет! — прервал его Юдельман. — Габелотти от этого ничего не выиграет. Хватит, достаточно навоевались! Нет, не Габелотти. Если, не дай Бог, что-то случилось с Дженцо… Извини, я опять за свое… Этим человеком может быть только О’Бройн.
— Потому что он засел в твой черепушке, — сплюнул Итало. — Сходи и поговори на эту тему с Габелотти. Сходи, спроси у него…
— Я должен тебе признаться… Если О’Бройну стукнула моча в голову… он не успеет шевельнуть мизинцем… Я попросил, чтобы предупредили Орландо Баретто в Цюрихе… Он не даст ему и шагу сделать к банку. Здесь два человека следят за его квартирой… Еще двое наблюдают за квартирой его подстилки… Не волнуйся, Итало, отправляйся в Швейцарию и успокой меня хорошим известием о Дженцо. Пошли?
— Хочу дать тебе одно поручение, пока меня здесь не будет: ликвидируй Бьяску.
— Бьяска? Почему? — удивился Юдельман.
— Он навел на меня фараонов.
— Возможно, у него не было выбора…
— Меня это не интересует. Ликвидируй его! Прежде чем открыть пасть перед фараонами, он должен был предупредить меня.
— Ладно, посмотрим…
Итало посмотрел на него леденящим душу взглядом.
— Ты уберешь его или мне заняться этим самому?
— Не нервничай! Преподадим ему небольшой урок… Сейчас есть более неотложные дела!
— Нет! Я люблю решать свои вопросы по горячим следам.
— А наши деньги, ты думаешь о них?
— Они находятся там, где им положено быть. Ликвидируй Бьяску, остальное — моя забота…
— Хорошо, — буркнул Моше, — хорошо…
Лучше обойти Итало, а не идти на пролом. В минуту гнева он готов даже пожертвовать громадным состоянием в угоду своему капризу.
— Итало, прилетишь на место, позвони мне… Если у тебя возникнут трудности, я тут же вылечу…
Лицо Вольпоне окаменело, и Юдельман предпочел не продолжать.
— Как хочешь, — торопливо сказал он, — как хочешь… Я провожу тебя в аэропорт.
* * *
Мануэла закурила тонкую сигарету. Она позволяла себе это удовольствие четыре раза в день в свободную от работы минуту. Положив ноги на край туалетного столика, она еще раз перечитала письмо.
«Любимый Хулио!
Я могла бы наизусть пересказать твое письмо, которое прочитала с большим волнением. Я не могла даже представить, насколько опасна твоя работа. Поэтому я прошу тебя — оставь ее! (Она дважды подчеркнула слова «оставь ее».) Пропади они пропадом, эти деньги! Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось. Если на то пошло, мы могли бы быть счастливыми и здесь. Важнее быть счастливым и живым, чем богатым и мертвым. Возвращайся! Мы года два еще поработаем в Цюрихе. Моя хозяйка подыщет тебе спокойную работу, потом уедем в Албуфьеру и купим магазин. И еще, Хулио, что я буду делать с ребенком, которого ношу в себе, если с его отцом случится несчастье до того, как он на мне женится? Садись в первый самолет, сколько бы ни стоил билет, и возвращайся, Хулио. Не всегда деньги — главное!.. Вчера у мистера Клоппе были гости, и хочу сказать тебе, что все эти люди, набитые деньгами, имеют противные лица и, поверь мне, редко занимаются любовью. В любом случае не так часто, как мы! Не исключение и мистер Курт с мисс Ренатой, которые женятся в следующий четверг, и об этой свадьбе говорит весь город. Мне очень тебя не хватает, Хулио. Хулио, пожалуйста, сделай так, как я тебя прошу, — возвращайся! Не спускайся больше в эту проклятую шахту и приезжай обнять свою маленькую Мануэлу. Ей этого так хочется! Я еще раз, перед сном, прочту твое письмо, хотя уверена, что ночью мне будут сниться кошмары. Мне холодно одной в кровати. Я люблю тебя! Навечно твоя — Мануэла».
Мануэла взяла со стола конверт и написала адрес своего жениха:
«Мистеру Хулио Альмейде «Вассенарз консолидейтед» Шукуду, Ботсвана (Южная Африка)».
Завтра утром она пойдет на почту.
Она легла в кровать и спросила себя, сегодня ли это произойдет. Одна из ее подружек сказала, что начиная с третьего-четвертого месяца беременности будущая мать может ощутить шевеление ребенка. Срок ее беременности был уже три с половиной месяца.
* * *
Когда трое парней вошли в магазин, Бьяска понял, что это бандиты. Они были молоды, внешне напоминали студентов, но в их глазах застыло что-то жестокое и беспощадное.
Самый высокий держал в руках футляр от скрипки. «Что в нем может быть?» — подумал Бьяска. У него не было никаких недоразумений ни с полицией, ни с кем-нибудь из влиятельных лиц нью-йоркских «семей». Кроме того, все хорошо знали о его дружеских отношениях с Дзу Дженцо Вольпоне, чтобы кто-то осмелился угрожать ему. После визита полицейских ему так и не удалось дозвониться домой к дону Вольпоне: или телефон был занят, или никто не отвечал. После двухчасового напрасного накручивания диска он попытался связаться с секретарем Вольпоне, но и там его ожидала неудача.
— Господа, чем могу быть вам полезен?
— Вы — Пьетро Бьяску?
— Да, — ответил он, вдруг ощутив свою силу в тех высоких и многочисленных знакомствах, которыми так гордился.
— Мы хотели бы заказать обувь, — сказал высокий парень с футляром.
— Этим вопросом занимается моя секретарша. Но вначале нужно сделать муляж ваших ступней.
— Пожалуйста, вот вам образец, — ответил парень.
Он резко развернул Бьяску к себе спиной и сильно ударил его ногой в зад. Клиенты, работники, находившиеся в зале, с недоумением наблюдали за нелепой сценой. Лицо Бьяски побагровело. Понимая, что на карту поставлен его авторитет, он с решительным выражением повернулся к обидчикам.
