А я… Боже… Глеб…
— Эй, барышня! Борис, принеси хоть воды, что ли. — Откуда-то издалека донесся голос Попова.
Я отрицательно покачала головой и прохрипела:
— Не надо воды. Я могу их увидеть? — Мужчинам не надо было объяснять кого.
Они переглянулись и Борис решился ответить, хоть и давалось ему это с трудом. Тревога в его взгляде все увеличивалась. Надо взять себя в руки. А то завтра самолет полетит без меня. Именно это я должна сейчас сделать — улететь. Останусь — подведу, пусть это и будет моим решением. Но ради чего? Ради того, чтобы доказать самой себе, что имею право на собственное мнение? Кого оно сейчас вообще интересует?
Разве что отказаться в пользу Глеба.
— Даже не думай. — Резко сказал Попов. — Договор подписан. Поверь, Глеба защитили всеми способами, какими возможно. Никакого вреда здоровью не причинят. Возможно, испытывать будут в тяжелых для организма условиях. О себе лучше думай. А увидеть — нет. Оба уже уехали, оба на забор данных пока что, но это займет не меньше двух-трех дней.
— А Тимофей? — Хоть кто-то. Передать, сказать…
— Он уехал с ними, в качестве группы поддержки и гаранта выполнения соглашений.
Я кивнула. Он там нужнее. Да и видеть его я не хотела.
— Борис… — Но тот покачал головой.
— Я улетаю завтра с тобой. Мне тоже лучше пока что покинуть страну.
— О!
Последняя надежда. Если на Демона свалился сейчас весь бизнес, ему точно не до меня. И где его искать? В клубе?
Я повернулась к Попову, заглядывая этому суровому мужчине в глаза, он ведь не откажет, нет?
Мужик оказался не только сухим, строгим, но и понятливым. Он хмыкнул, взял с моего стола блокнот и ручку и вручил мне же со словами:
— Пиши. Сегодня не смогу, но завтра Крассовскому передам.
Я тупо уставилась на блокнот.
Что написать? Что я Тиму все равно никогда не прощу того, что он своими играми сделал со мной, с Глебом и с Сашей? Что это он во всем виноват? И жалкие попытки принять участие в дальнейшей судьбе друзей никогда не исправят того зла, что уже причинено?
Я подняла голову и попросила:
— Передайте это или Глебу, или Саше. Но Крассовскому… не надо.
Попов только закатил глаза. Боковым зрением уловила движение сбоку — это Борис закусил губу и хмуро уставился на сжатые в кулаки руки. Переживает за друга. Но мне сейчас все равно.
Скажи Тим сразу Глебу, мне, Саше…
Пусть Глеб и не поверил, но все остальные были бы настороже, вместе мы знали бы что делать. Может и до Глеба достучаться смогли со временем. И нет так — с разбега, а постепенно, как вода точит камень. Он же сделал все по-своему. Злость на Тима вибрировала, не давая скатиться окончательно в отчаяние. Да, проще обвинить кого-то другого, чем себя…
Я опять вернулась к листу и вывела крупными, четкими буквами, без дрожания, слез и прерывистых линий:
“Я буду ждать”.
Глава 30. Другая жизнь
Борис и полковник, с которым я не сильно бы стремилась встретиться еще, покинули квартиру, едва заручившись моим согласием на перелет.
Выпроводив незваных гостей, села на диван и задумалась: с чего начать? Надо бы освободить квартиру, созвониться с хозяйкой, оставить ключи. Собрать вещи в поездку. Радовало, что внушительная багажка на колесиках лежала в кладовке. иначе вообще все выглядело бы чрезвычайно грустно.
А вещи куда, к Саше?
На “автомате” взяла телефон и набрала знакомый номер. Я даже не подумала о том, что он может быть “вне зоны” или вообще с отключенным аппаратом. Только на третьем гудке сообразила кому я звоню, зачем и где этот человек может находиться.
И зачем была записка, что за беспросветная тупость? Можно же позвонить и поговорить.
Гудки.
Четвертый…
Пятый…
Шестой…
Морально окончательно сникла, собираясь “положить трубку”, когда с той стороны сначала возникла тишина, а потом родной, до боли в груди, голос, хрипловато, словно после сна, произнес:
— Лена? Алло! Ты меня слышишь?
Я улыбнулась, обрадовавшись ему, как никогда до этого. Сердце забилось, а руки буквально изнывали от желания прикоснуться к обладателю чудесной хрипотцы.
— Саша… Сашенька…
И позорно разревелась.
Пока я судорожно сдерживала громкий всхлип, чтобы еще больше не нервировать собеседника, в ухо лилось:
— Не плачь, девочка моя, пожалуйста. Все получится. Вот увидишь. Ты там найдешь себя, Борис и с работой поможет, и с адаптацией… — Голос Саши тоже срывался, еще неизвестно, кого именно он успокаивал — меня или уговаривал сам себя.
С трудом втягивая в легкие воздух и одновременно выталкивая слова произнесла:
— Мне не нужен Борис, и адаптация… Мне нужны вы…
Молчание… Долгое, тяжелое.
Что он делал сейчас? Пытался собраться с мыслями и поддержать, не показывая своей боли или искал в себе силы оттолкнуть, чтобы не думала, не вспоминала? Думал “ну и дура” и за что ему все это, успокаивать истеричную женщину?
Первой установившуюся тишину нарушила я. Сосредоточившись на том, что говорю, тщательно подбирая слова. Пострадать я могу и потом.
— Саша, я буду вас ждать, если это вам надо, конечно, — поспешно добавила, понимая, что “буду ждать”, когда тебя об этом не просят, звучит не только пафосно, но и навязчиво.
— И еще, ты не против, если я к тебе перенесу свои вещи? Я просто не успею до утра их еще куда-либо пристроить.
С той стороны хмыкнули:
— ты так и хочешь, чтобы я спотыкался на каждом шагу о воспоминания о тебе?
Я сглотнула и сбросила вызов.
Обвела комнату взглядом, перевела его его на свою руку с зажатым в пальцах телефоном.
Не надо, значит.
Спровадили.
Спотыкаться о воспоминания о тебе.
Красиво сказано. С душой. И правдиво.
Зачем спотыкаться, когда можно просто взять и забыть? Старый хлам выкидывают. Это правильно. Все верно, Саша, спотыкаться не надо.
Палец нашел кнопку выключения и я отключила мобильный.
В квартире на тумбе, в прихожей, стоял телефон старого образца, за ним на стене висел список наиболее важных номеров телефонов, как квартирных, так и мобильных.
Под номером один шла мама. Разговор с ней выдался не то, чтобы тяжелым, но скомканным и слишком сложным в эмоциональной составляющей. Я изо всех сил старалась излучать голосом ликование, вещая о возможности учиться и работать зарубежом. Передав огромный привет отцу и обещая связаться с ними сразу по перелету, попрощалась.
И выдохнула с облегчением.
Такая откровенная ложь давалась тяжело. С мамой у нас слишком доверительные отношения, она из тех, кто поймет, поддержит. Но не в данном случае.
Я боялась и за ее здоровье, сказать, что меня могут сдать на опыты — нет уж. И про отношения с Глебом и Тимофеем она не знала, только про Сашу. Немного.
Как отнесся к моему отъезду Саша? Да никак, мам, благословил почти пинком. Мог бы физически — точно бы придал его, для ускорения.
— Алло, Ирина Семеновна, добрый день! Да, Лена, нет, все в порядке, не совсем. Понимаете, я срочно уезжаю в рабочую командировку. Надолго. Мне только сообщили, а вылет завтра утром. Я часть вещей вывезу, а остальное… — Я глубоко вздохнула и решительно закончила. — Остальное можете продать или раздать нуждающимся. Нет, мне правда некуда все это деть. Перевести? На карту? Хорошо, спасибо Вам большое. Да, до свидания.
Вот энергичная женщина…
Все-таки было у меня подозрение в ее происхождении, сваять за 30 секунд бизнес-план по продаже подержанных вещей с взиманием платы за услуги в 30 % от стоимости проданного, может только ну очень опытный ев… хм, продавец. Уважаю.
Теперь что?
Правильно, собрать вещи, документы, драгоценности сдам на хранение, наверное, в банк. Временным сохранкам я не то, чтобы не доверяла, но все же не в отпуск уезжаю и неизвестно когда вернусь.
К семи часам вечера я еще успела и на почту “слетать”, где отправила ценным письмом свою карточку маме. Пин позвоню, скажу. Пусть небольшие средства, но они родителям будут нужнее.
