только загнало их в неразбериху, и света в конце тоннеля все еще не появляется. Детали ховера не работают вместе, а кое-где и вовсе противоречат друг другу.
– Я приготовила себе пару интересных статей, – хвастается Кэтрин по дороге. – Буду читать о бизнес-анализе.
– Правда? – оживляется Том. – Неужели какая-то профессия смогла настолько тебя зацепить?
– Подожди, я просто читаю, и это пока очень поверхностно. Представляешь, сколько придется учиться, если мне захочется им стать?
– Полгода.
– Не смешно.
– Серьезно, полгода. Я проверил, в онлайн-университете есть особый курс, он работает как дополнительная специализация.
– И что умеет такой специалист после шестимесячных курсов?
– Все, чтобы начать карьеру, а остальному он учится прямо на месте. Можно организовать стажировку у кого-нибудь. Еще полгода поработать бесплатно, а потом уже принимать решение, твое или нет.
– Хочешь сказать, год – и ты оплачиваемый специалист? – неверяще смотрит на него Кэтрин. – Том, это какое-то шарлатанство.
– У меня есть конструктор, который вообще институт не закончил, – замечает он. – И ничего, отлично работает.
– Почему тогда не закончил?
– Скучно было. Он попал к нам на летнюю стажировку и решил остаться.
– Ты говоришь ужасные вещи.
Однажды до Кэтрин дойдет, что не для каждой работы нужно учиться по десять лет, и она будет проще смотреть на потенциальную смену профессии. Том не поднимает эту тему лишний раз, но замечает, как она иногда застывает и начинает задумчиво кусать губы. В такие моменты на ее лице видны абсолютно все сомнения.
В гараже они разбредаются по своим углам: Кэтрин садится читать о бизнес-анализе, а Том заранее устало потягивается и пытается очередным свежим взглядом посмотреть на куски ховера. Турбинный двигатель, купленный на черном рынке, гигантский бак к нему, чтобы пролетать хотя бы пару миль, композитное дно с раскладными крыльями… куча других деталей, которых вполне достаточно для постройки большого металлического ковра-самолета.
Сложность возникает в момент, когда Том начинает спрашивать себя: «Как этой херней управлять?» Знать бы хоть, в какую сторону думать. Он бесконечно ходит вокруг да около, постоянно отвлекаясь на второстепенные вопросы. Такие, например, как: «Что убьет его раньше, рак или Себ Макрори, который потребует подогнать эту дуру под экологические стандарты?»
Пазл не сходится. Отчаяние клубится внутри, как еще одна чертова опухоль. Если Том не найдет выход в ближайшие дни, будет вынужден провести очередной тяжелый разговор с Леоном. Сейчас тот принципиально не задает вопросов – он обещал три месяца карт-бланша и держит слово. Но что, если в итоге Том вернется с грудой бесполезного металла, которая стоила им с компанией дохера денег, то есть ни с чем?
– Господи, – всхлипывает Кэтрин сбоку, и этот звук резко выдергивает его из собственных мрачных мыслей.
– Что случилось? – поворачивается Том.
Судя по всему, что-то очень страшное. Зажимая себе рот рукой, Кэтрин вся трясется, но не отрывает взгляда от экрана телефона.
– Кейт? – В два прыжка Том оказывается рядом. – Милая, что случилось? Что-то дома?
Она молча отдает ему телефон и закрывает лицо руками. Всхлипывания становятся громче.
«Федеральный суд Техаса признает реформу здравоохранения Обамы неконституционной», – читает Том.
Продираясь сквозь официозный и пустой текст новости, он пытается понять, что именно происходит и почему это так влияет на Кэтрин. Упразднение обязательной страховки… двадцать выборных лиц… отмена всей реформы.
Том ничего не понимает в этой новости, кроме одного: его жене от нее плохо.
– Кейт, – опускается он на корточки и кладет руки ей на колени, – что значит это решение… суда, да?
– Они отменяют, – сквозь слезы говорит она. – Все хорошее, что происходило в нашей сфере. Они все отменяют.
– Но это пока только суд Техаса, – пытается помочь Том. – Один штат.
– Ты не видел соседнюю новость, – отнимает руки от лица Кэтрин. – Трамп поддерживает это решение. Из-за него все и началось! Он отменил обязательные страховки!
– Милая, я ничего не понимаю.
– Конечно, – произносит она, еще больше вздрагивая, – ты англичанин.
– Давай попробуем проговорить, – предлагает Том. – Может, все будет не так страшно.
– Смотри, у тебя есть страховка, потому что ее предоставила тебе компания.
Кэтрин начинает дышать глубже, но после каждой пары слов ее голос все равно срывается.
– А что делать тем, кому компания не предоставляет страховок? Вот, официант в нашем ресторанчике – откуда у этого ресторанчика такие деньги?
– Разве это не по всей Америке?
– Именно! При этом цены на страховки раньше росли как сумасшедшие, а еще, если у тебя есть хроническое заболевание, тебе могли так ее задрать, что даже твой Леон вряд ли потянул бы. И для того, чтобы все решить – нет, хоть как-то остановить этот ком проблем, и провели эту реформу. Понимаешь, у людей появился шанс, что они хотя бы смогут вызвать «Скорую помощь».
– Хорошо. А почему тогда ее отменяют?
Ее плечи выпрямляются. Кэтрин вытирает слезы и опускает на него ожесточенный взгляд:
– У них нет денег. В бюджет не хотят закладывать деньги на здоровье налогоплательщиков. Оно никому не интересно – всегда все работали на износ, чтобы просто выжить, зачем это менять?
– Кейт…
– Они тратят кучу денег на военных, – перебивает она. – На то, чтобы нанять гребаных детей, выдать им по автомату и отправить хер знает куда во имя гребаного нефтяного заработка. А потом эти дети возвращаются, кто без ноги, кто просто с жутким посттравматическим расстройством, и они снова тратят кучу денег на сотни, тысячи программ, чтобы эти дети не перестреляли половину торгового центра. Потому что купить оружие в Америке легче, чем медицинскую страховку!
Ее снова начинает трясти, и здесь Том неспособен помочь. Все, что он может, – это подняться, прижать ее к себе и дать нормально прореветься. Он сам едва держится, униженный своим бессилием. Его любимая женщина в истерике от несправедливости системы, в которой находится, и единственное, что ему подвластно, – это вытащить ее из этой системы.
Может, им уехать в Англию? Купить себе домик на юге, заняться чем-нибудь интересным, уйти в какую-нибудь айти-сферу и целыми днями смотреть на море из окна, делая каждый свою работу. И никогда не придется думать ни о дурацких изобретениях, ни о реформе здравоохранения.
– Прости, – расстроенно утыкается ему в живот Кэтрин. – Я тебя отвлекла.
– Ну что ты такое говоришь, – гладит ее по волосам Том. – Я переживаю о тебе. А давай…
В голову приходит неожиданная идея, которая звучит как чистое безумие, но чувствуется единственно правильной. Том опускается, стирает Кэтрин слезы и убирает выбившиеся из хвоста пряди за уши.
– Давай уедем, – предлагает он. – У тебя же остались свободные дни в этом году?
– Куда мы уедем за неделю
