будто мысленно с английского на русский переводил. И зачем вообще приходил?
* * *
Первое время после Янкиного звонка, поделившего жизнь на «до» и «после», Мия жила точно зомби. Ну или робот. Не билась в истериках, не пила литрами корвалол или, боже упаси, коньяк. Механически исполняла все положенное: писала лекции, сидела на семинарах, даже говорила там что-то, и вроде бы не полную чушь. Только с курсовой заморачиваться в этот раз не стала, слепила ее из кусков собственных конспектов – халтура, но сойдет.
Флегматичная Зинаида Игнатьевна, пролистав сей опус (зачем, спрашивается, кому эти курсовые нужны?), лишь бровь приподняла, словно бы удивляясь. Но – приняла:
– По крайней мере, это ваша собственная работа, а не интернет-копипаста. – И, окинув Мию непонятным взглядом, не то оценивающим, не то сочувственным, добавила: – Что-то вы, деточка, бледненькая. И похудели как будто. Вы здоровы ли?
Мия отговорилась весенним авитаминозом и погодой, что Зинаиду Игнатьевну совершенно удовлетворило:
– Да-да, понимаю, питерская весна – это настоящее испытание. Идите, деточка. Витаминов попейте, и гулять, гулять непременно, даже если погода не радует. Идите, – царственным кивком она указала в сторону двери. Зинаида Игнатьевна очень напоминала школьную секретаршу Елизавету Максимовну. Величественностью, невозмутимостью, умением все заметить и понять.
Мия вздохнула. Чувствовала она себя и вправду не очень. Кружилась и звенела голова, даже подташнивало – с голоду, должно быть. Кто-то, говорят, стресс заедает, а ей кусок в горло не шел. Усилием воли заливала в себя стакан-другой кефира, чтоб не доиграться до гастрита, но разве это еда? Конечно, голова будет кружиться при такой диете.
Или это нервы разгулялись?
Или… все так и должно быть?
Мысли о возможной причине плохого самочувствия одновременно и радовали, и пугали. Решение она тогда приняла стремительно, а теперь одолели сомнения. Ребенок от Алена – это могла быть очень хорошая карта. Вероятно, единственная приличная карта во всей, как бы ее помягче назвать, ситуации. Теоретически.
А практически – не вышло бы, как в присказке «Русского радио»: «Жила-была девочка… Сама виновата». Хотя Мия не чувствовала своей вины. Да, жила-была девочка – бедная девочка! И встретила она богатого мужчину. И случилась у них любовь. А потом богатый красивый герой взял и погиб. Как он мог! И девочка осталась у разбитого корыта. Потому что после смерти героя – такого прекрасного, такого заботливого – она стала… никем. «Как только пробьет полночь, карета превратится в тыкву».
Хотя «карета» – ее ненаглядная «матильда» – как раз единственное, что никуда не делось. Ну и квартирка эта, оплаченная за год. Из кухонного окна, если прижаться щекой к стеклу, справа виден кусочек «кармана», где Мия парковалась. И кусочек «матильды» можно разглядеть. Мия частенько так стояла – это успокаивало, казалось, что она не одна.
Вообще-то она запрещала себе психовать. Гнала прочь любые мысли о будущем – разве что на неделю вперед, не больше. Надо закончить семестр, сдать сессию, вообще подождать – вдруг что-то знаковое случится. Или не случится. А там видно будет.
Механически, так же как делала сейчас все, помыла кружку из-под кефира. Выдавила на щетку с длинной ручкой каплю чистящего средства из плоской бутылки, машинально отметив, что покупать новую еще рано, прошлась щеткой по раковине. Намочила тряпку, протерла стол. Намылила ее, прополоскала, повесила на раковину. Тряпка была лиловая. Для подоконников – голубовато-зеленая. Можно было и не стирать их, в шкафчике под раковиной еще целый пакет таких же, мягоньких, удивительно приятных. Но если менять тряпочки каждый день, пакет закончится очень быстро, придется покупать новый. Невелики деньги, а все же. Собственно, можно было и вообще ничего не вытирать – по крайней мере, вот прямо сейчас. Стол, плита, раковина и так сияли чистотой, но ежедневные действия по поддержанию порядка в квартире стали почти ритуалом. Костылями. Каркасом. Скелетом.
Размеренные движения щеткой или тряпкой, мирное гудение пылесоса, блеск чистой плиты создавали иллюзию того, что в порядке – все.
Нет ничего проще, чем зависнуть посреди засохших кофейных лужиц, крошек и хлопьев свалявшейся пыли, предавшись мрачным размышлениям. Янка так и делала. Может, и продолжает в том же духе, Мия не знала. Не интересовалась. Янка… О той есть кому позаботиться. Заплатить денег специальным людям, которые наведут чистоту, другим специальным людям – чтобы выслушали, по плечику сочувственно погладили… Или не заплатить – у нее и мамочка есть (пусть даже та сейчас тоже в раздрае), и братец… Ей вдруг вспомнилось, как тот совсем недавно встретил ее возле универа. Глянуть он, видите ли, хотел! Придурок! Такой же, как его папаша! Комплименты говорил! Мие сейчас его комплименты – как рыбке зонтик! Если бы все сложилось по-другому… да, быть может, Тошка – не такой уж «не вариант». Но сейчас…
Ай, ладно! Предавайся не предавайся унынию, никто не явится, кружку с чаем к носу не подсунет, в душ за ручку не отведет. Сама, все сама. Ну или сразу вешаться.
Вешаться было, пожалуй, все-таки рано.
Справиться с мыслями удается не всегда, как ни старайся, это правда. Но уныние (а хоть бы и отчаяние) посреди чистоты и порядка – это совсем не то, что мрачные мысли посреди общего хаоса. Переполненная заплесневелой посудой раковина, мерзкие крошки на полу, хрустящие при каждом шаге, липкая столешница… нечищеные зубы – типа, ладно, один раз не в счет… «Один раз» превращается в десять, двадцать – ибо депрессия и «нет сил». Нет сил на то, чтобы принять душ, – и в итоге от тебя шарахаться начнут, потому что ты воняешь. Как вонял покойный отчим… Тьфу!
Мия долго-долго стояла под душем, вглядываясь в гладкий смуглый живот. Живот был привычно плоский, но она все равно вглядывалась. Практически йог, созерцающий свой пупок… Стоять так было хорошо. Тепло, спокойно, безмятежно. Она вздохнула, словно собираясь с силами, перед тем как выключить воду. Ладно, всю жизнь под душем не проведешь.
Выходить из маленькой, уютной, теплой ванной комнаты было страшно. Каждый раз – страшно. Мия поплотнее запахнула пушистыый халат – как бронежилет застегнула. Глупо, конечно. И халат – слабая, да просто никакая защита, и от ванной до входной двери рукой подать, никакой бронежилет не спасет. Да и при чем тут бронежилет?
Не бандитов она боялась, не монстров из параллельной Вселенной, не буки из детских страшилок. Нет. Все время казалось, что там, за дверью, – он.
Мию всегда пугали мертвецы. Нет, не трупы, скелеты или тем более кладбища – а то, во что человек превращается после смерти. Ведь не может же быть, чтобы, умирая, он просто исчезал! Умирает тело. Оболочка. А мысли, чувства, вообще все то, что и является человеком, – где оно? Или она, если это
