голос бабушки. Она давно умерла, но все еще любила общаться со мной по телефону. И лишь когда считала, что у меня проблемы.
– Бабушка? – прошептала я в трубку. У меня в желудке было такое чувство, будто вокруг него туго натянули несколько резинок. Ответом на мое приветствие стало электрическое шипение допотопной телефонной линии, которая, по идее, вообще не должна была издавать никаких звуков.
– Бабушка? – повторила я, все еще пытаясь услышать ее голос. Подождав еще секунду, я медленно убрала трубку от уха, но тотчас замерла. Звук был пронзительным, словно крик птенца, и доносился до меня, словно из другой галактики.
Джек.
– Что? – Я снова прижала телефон к уху. – Ты сказала «Джек»? Прошло еще мгновение, и я снова услышала. Джек.
– И что насчет Джека? – ответом на мой вопрос была гробовая тишина. Стихло даже потрескивание. – Что насчет Джека? – повторила я. Но телефон полностью отключился, остались лишь звуки старого дома и храп Генерала Ли.
Я положила трубку и повернулась, чтобы проверить, проснулся ли Джек. Через его подушку, подчеркивая белизну пустой наволочки, пролегла полоска лунного света.
– Джек? – позвала я и посмотрела на дверь ванной в поисках полоски света из-под нее. Но дверь была широко распахнута, и черная пустота проема говорила о том, что внутри темно.
Я выскользнула из кровати. Генерал Ли зашевелился, удобнее устроился на моей подушке и снова заснул. Я взглянула на видеомонитор, но, если не считать двух спящих в кроватках младенцев, детская была пуста. Сунув ноги в тапочки, я схватила халат и, просунув руки в рукава, поспешила к двери. Резинки вокруг моего желудка сжались сильнее. Моя бабушка никогда не звонила, чтобы просто поболтать.
Я поспешила по коридору и остановилась наверху лестницы. Внизу горел свет, и несколько резинок соскользнули с моих внутренностей. Когда Джек работал над книгой, он частенько просыпался посреди ночи с идеей, которая не могла подождать до утра. Я поставила ногу на верхнюю ступеньку, но, услышав странный звук, исходящий из спальни Нолы за закрытой дверью, застыла на месте. Пока Греко продолжал переделывать ее спальню, она все еще спала в гостевой комнате. Краска и опилки от новых встроенных книжных полок и оконных карнизов делали ее спальню почти непригодной для жизни. И неугомонные духи тоже, если считать их нарушителями сна.
Бросив взгляд на свет внизу, я медленно двинулась по коридору к спальне Нолы мимо двух миниатюрных елок, увешанных крошечными детскими игрушками, – одна для девочки и одна для мальчика, – которые мы поставили по настоянию Софи. И я, конечно же, их задела. Одна елка задрожала и едва не упала, когда мой халат зацепился за нее. Чтобы удержать ее в вертикальном положении, я машинально схватилась за верхушку, увенчанную плюшевым мишкой, и в миллионный раз пообещала себе, что в следующем году мы на Рождество отправимся в круиз и совсем пропустим праздники.
Я остановилась на миг, чтобы включить в коридоре свет. Каково же было мое удивление, когда ничего не произошло. Один из истеричных телефонных звонков, которые Харви прошлым вечером обрушил на Джека, касался этих же самых лампочек. Очевидно, с южной проводкой (его слова, а не мои, и он использовал еще несколько описательных прилагательных перед словом «южный») было что-то не так, из-за чего лампочки, стоило их включить, тут же перегорали.
Я было подумала, а не позвать ли Джека, но остановилась. Если он работает, то это хорошо, и я не хотела ему мешать. Я взрослая женщина. Я мать малышей-близнецов и девочки-подростка. Меня ничто не способно напугать. Конечно, я справлюсь со всем, что за этой дверью. А если нет, мне ничего не мешает закрыть ее и пойти за Джеком.
Я осторожно дотронулась до дверной ручки и почему-то подумала, что она будет горячей. Медь была прохладной на ощупь, поэтому я обхватила ее пальцами и прижала ухо к двери. Сначала я не смогла определить звук, вероятно, потому, что в моем доме в разгар зимы он казался вырванным из контекста. Из-за двери доносилось жужжание, похожее на звук работающей мужской электробритвы, только на несколько децибелов громче. Из моей головы оно перешло в мои пальцы, и я ощутила в них покалывание.
Сделав глубокий вдох, я повернула ручку, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Лунный свет лился сквозь незанавешенные окна, наполняя комнату бело-голубым сиянием. Нащупав за дверным косяком выключатель, я щелкнула им. Не помогло.
Жужжание сделалось громче. Его источник находился в одной части комнаты. Ко мне поплыл пыльный запах пороха, и я украдкой заглянула в темные углы, рассчитывая увидеть британского солдата с мушкетом, которого дважды видела раньше. Не считая лунного света, углы были пусты, комната была голой.
Толкнув дверь до упора, я шагнула чуть дальше в комнату и прислушалась. Жужжание приобрело новый ритм: тук-тук, тук-тук. Словно бьющееся сердце. Я сглотнула, не желая отпускать дверную ручку на тот случай, если мне потребуется поспешно отступить и найти дверь. Мои глаза постепенно привыкли к лунному свету. Мой взгляд скользил из одного конца комнаты в другой и наконец остановился, когда достиг кровати.
Греко снял с нее все постельные принадлежности и накинул на нее образцы ткани, чтобы Нола и ее бабушки могли выбрать понравившийся. Но шум исходил не от матраса, а откуда-то сверху. Я посмотрела на изножье кровати, где, словно толстые пальцы, торчали две резные стойки. Я заморгала, в темноте мое зрение ухудшилось, но его хватало, чтобы сказать, что одна из стоек отличается от другой. Похоже, сверху она была толще. Круглая. Я снова моргнула. Она двигалась.
Я мгновенно отпрянула и ударилась пятками в край открытой двери. Сделав глубокий вдох, я снова посмотрела на стойку, пытаясь понять, что я видела, надеясь, вопреки всякой надежде, что это были не те летающие жуки пальметто, которые наводили ужас даже поодиночке. Я даже не говорю о том, когда они летали стаями.
Но они жужжали. Как пчелы. Заставив себя отпустить дверную ручку, я подошла ближе к кровати, чтобы лучше рассмотреть. Одна особь пролетела перед моим лицом, как будто отправилась на разведку. К моему облегчению, она была намного меньше жука пальметто. Скорее всего, это была пчела. Она жужжала и дергалась, а затем полетела обратно, чтобы присоединиться к группе своих жужжащих собратьев, роящихся вокруг столбика кровати.
Я прошла через комнату, чтобы проверить окна – вдруг одно из них осталось открытым. И вдруг вспомнила. На дворе стоял декабрь. Судя по тому, что мой отец объяснил мне о поведении пчел, в зимние месяцы пчелы оставались в своих ульях, согревая матку до весны. Была лишь одна причина, почему в декабре у меня дома мог оказаться рой пчел. Неестественная причина. Моя бабушка однажды сказала мне, что пчелы – посланцы из мира духов. Неудивительно, что я только что получила от нее телефонный звонок. Глядя сквозь туманную тьму на гудящую роящуюся массу на стойке кровати Нолы, я вздохнула: что мешало ей просто сказать мне по телефону то, о чем она хотела сообщить, вместо того, чтобы посылать пчел. Видимо, слово «простой» никому в моей семье не было знакомо.
По цистерне внизу проплыл какой-то силуэт, но свет быстро сменился тьмой. Я отступила, не желая, чтобы меня заметили, и подождала, когда кто-то появится на другой стороне. Я прищурилась. Интересно, кто это? Злоумышленник из плоти и крови или кто-то бесплотный? Я не
