блестящее предложение превратить мою следующую книгу в графический роман.
– Графический роман? Что это?
– В общем и целом? Комикс. Издательство выходит на более молодую аудиторию.
– Но твоя книга – о психически больной матери с синдромом Мюнхгаузена, которая убивает собственную дочь. Не знаю, как это воплотится в комиксе.
– Бинго! Ты даже не представляешь, как приятно слышать голос разума. По-видимому, это редкость в издательском бизнесе.
– Но без твоего согласия они не могут этого сделать, верно? И если могут, ты просто найдешь другого издателя.
Он мрачно, озлобленно усмехнулся.
– Если бы все было так просто! Если есть такая вещь, как занесение в черный список, думаю, именно это и случилось со мной. Никто не отвечает на мои телефонные звонки и на мои электронные письма. Я смог бы найти нового агента прямо сейчас, если бы доказал, что я – реинкарнация Маргарет Митчелл. Но я как чума, и все шарахаются от меня, боясь заразиться.
Неуверенная в своей роли, я села на край оттоманки. Джек всегда был тем, кто давал ответы. Первым, к кому я обращалась. Трудно было представить, что состоявшийся человек с красивым лицом и пронзительным взглядом и человек, называвший себя заразным заболеванием, – один и тот же. На мгновение я решила перевести разговор, закрыть глаза на проблему, поскольку я понятия не имела, как ее решить, и рассказать ему о том, что я только что видела наверху, надеясь, что ответ на вопрос Элизы заставит его забыть собственные печали.
Но я не могла ничего из этого сделать. Потому что я была нужна Джеку. Ради него я обязана быть сильной и, подставив плечо, взять на себя решение части проблем. У меня сложилось впечатление, что сегодня вечером Элиза пыталась что-то мне сказать, и это было ключом ко всему. Я представила себе, как разгадываю всю эту загадку и пересказываю ее Джеку, а он немедленно превращает все это в бестселлер. Может, именно поэтому мне и позвонила бабушка. Возможно, она хотела сказать мне, что я должна взять все на себя и защитить Джека, пока он разбирается со своими личными демонами.
Положив руки на его ногу, я наклонилась к нему ближе.
– Это все временно, Джек, – сказала я. – У тебя уже есть отличная книга и идея для другой. Ты еще не вышел из игры. Отнюдь нет. У тебя достойный объем работы, и это уже говорит о многом.
Он выпустил облако дыма, и оно на время скрыло его лицо.
– Я очень хочу в это верить. Ты даже не представляешь себе, как. Но, Мелли, моя карьера – это моя личность. Я писатель. Автор бестселлеров. Кто я без этого?
Я наклонилась ближе.
– Ты отец, сын и муж. И ты чертовски хорош во всех этих трех ролях, а они чертовски важнее всего остального. – Я пыталась придумать, что еще могло бы вывести его из уныния, но мне никак не удавалось найти слова, чтобы подбодрить его. Будучи на протяжении большей части своей взрослой жизни единственным ребенком и одинокой женщиной, я не овладела этим навыком. Может, хоть бы разок я снова стану прежней Мелли и сделаю вид, что никакого уныния у Джека нет? Ведь это так легко. Я бы просто этого не допустила.
– Ты это серьезно? – спросил он хрипловатым голосом.
Я встала, взяла из его руки трубку и положила в хрустальную пепельницу на столе рядом с ним, села ему на колени. Его руки скользнули под мой халат и остановились на моей талии.
– Серьезно. Я не могла выбрать для своих детей лучшего отца. И я безнадежно и непрестанно люблю тебя, Джек Тренхольм. Какую бы профессию ты ни выбрал.
Его руки ласкали мои бока сквозь тонкую ткань ночной рубашки, творя нечто жуткое с моими нервными окончаниями.
– Покажи мне, как, – прошептал он мне на ухо.
И я показала.
Вернувшись на следующий день домой после работы, я распахнула дверь на веранду, намереваясь броситься наверх, в комнату Нолы, чтобы увидеть хоть какие-то свидетельства того, что Элиза или пчелы были там прошлой ночью. Этим утром я опаздывала на работу, а Сара и Джей-Джей были не в духе и просились на ручки, так что я не успела провести свое расследование. При виде Греко, вешавшего на входную дверь рождественский венок, я остановилась. Затем осторожно подошла к нему и отступила, чтобы вместе с ним полюбоваться новым творением.
– А что случилось с венком, который был тут до этого? Тем, который сделала я на мастер-классе в пользу школы «Эшли-Холл»?
Греко шагнул вперед, чтобы расправить гроздь ягод падуба и поправить огромный, замысловато завязанный красный бархатный бант.
– Он здесь. Мне понравилась ваша цветовая гамма, вы с ней отлично справились. Просто требовалось немного… джушинга.
– Джушинга?
Он кивнул.
– Это профессиональный сленг дизайнеров и означает «добавить что-то» или «расширить». Или же, говоря языком непрофессионала, нужно взять что-то убогое и неэлегантное и переделать в нечто, чем клиент мог бы действительно гордиться. И даже повесить на входной двери.
Наверное, мне следовало бы обидеться, но, как ни досадно, он был прав. По сравнению с этим элегантным и великолепным изделием мой венок был жалким самозванцем. Даже Джек не сразу смог придумать убедительный комплимент. Нола же только назвала его печальным.
Я пристально вгляделась в него.
– Так что мой венок где-то под всем этим… джушингом?
Греко кивнул.
– Да. Где-то очень глубоко. – Он повернулся и указал на стеклянные ураганные лампы по периметру веранды. – И я отключил ваши светильники. Не думаю, что бумажные пакеты настолько хороши, а фальшивые свечи внутри выглядели… фальшивыми. Я нашел электрические свечи, которые не только кажутся настоящими, но и не такие безвкусные, как некоторые из менее дорогих.
Я было запротестовала, но он вытянул перед собой руки.
– Все за мой счет. Ваши мать и свекровь настолько щедры в оплате моих трудов по переделке комнаты Нолы, что я решил удвоить усилия. Надеюсь, вы не против.
Я посмотрела на фонари «молния»: все до единого безупречные и с желтоватыми свечами в медных подсвечниках. Было невозможно сказать, что свечи ненастоящие.
– Пламя мерцает, как у настоящей свечи?
Греко, похоже, обиделся.
– Конечно. У них есть таймеры. Они сами включаются в сумерках и выключаются на рассвете. Самое приятное то, что доктор Уоллен-Араси их одобрила. По ее словам, они выглядят так же, как в колониальные времена, поэтому идеально подходят для рождественского ужина, да и гораздо безопаснее, нежели открытое пламя. В общем, они ей так понравились, что она хочет, чтобы они были размещены по всему дому, чтобы в тот вечер, когда состоится ужин, не было необходимости в более очевидном электрическом освещении.
– Замечательно, – сказала я, представив себе, как гости, спотыкаясь, бродят по моему дому в почти кромешной тьме, а из-за отсутствия яркого света, который мог бы их отпугнуть, из всех щелей вылезают духи. Я посмотрела на Греко. – Вы сказали «доктор Уоллен-Араси»? Вы ее видели?
– Она внутри. Приехала минут двадцать назад, и я впустил ее. Надеюсь, вы не против. Она не видела брошюр по замене окон на столе в холле, если вас это беспокоит. Хотя мне, наверное, не стоило упоминать при ней о них, потому что все знают, что в долгосрочной перспективе ремонт ваших исторических окон будет намного экономичнее.
– Спасибо, Греко. И если вы захотите оплатить ремонт,
