Однажды я наябедничал на вредную немку Брайану, пожаловался, что один ее вид вызывает у меня священный ужас, но он только руками развел и заговорщицким шепотом сообщил, что тоже ее боится. Одно радует — приходит она всего два раза в неделю.
Посередине гостиной громоздкий полукруглый диван, на котором очень неудобно лежать. И какой умник придумывает такую дурацкую мебель? Позади него по обе стороны пара нелепых кривоногих светильников с круглыми верхушками, я такие видел возле одного торгового центра — он их оттуда, что ли, стащил? Стеклянный столик, на вид такой хрупкий, даже ставить на него что-то боязно; бежевый ковер с длинным ворсом, а вот он, напротив, удобный и настолько мягкий, что я периодически валяюсь на нем, глядя в потолок или в телевизор, и который в первый же день изгваздал своим грязным рюкзаком. Но особенно мое внимание привлекают стеллажи с книгами, которые занимают целую нишу под лестницей.
Как же много у него всяких книг, прямо глаза разбегаются! Даже я со своим фиговым зрением в состоянии оценить масштабность библиотеки. Один стеллаж отведен под всяческие научные издания по физике и математике, экономике и психологии, что-то связанное с управлением… чего-то — щурюсь и не могу разобрать, слишком мелко написано. Но больше всего про его любимые звезды — от красочного раскладного атласа звездного неба, до различных научных трактатов каких-то ученых, о которых я даже не слышал, и имена их звучат так заковыристо, что язык сломаешь. Остальные полки забиты историческими книгами и художественными произведениями. Даже Библия вон есть. На фига она ему? Вряд ли он верит, учёный же. Библиотека что надо! Жаль прочитать не получится — зрение совсем ни к черту. Мне бы очки хоть какие-нибудь, уж я бы пошарился и нашел себе занятие.
Да, Брайан создал для себя подходящее жилище, — этакую непробиваемую крепость, недосягаемую, как и он сам. И очень ловко прячется в нем от всего мира.
Иногда бессовестно вторгаюсь в спальню Брайана, ложусь на его идеально заправленную постель, и каждый раз нахожу под подушкой то томик стихов Китса, то Шелли, кручу в руках, листаю странички и сую обратно, опять с сожалением вздыхая об оставленных дома очках. Зато теперь я знаю, что читает на ночь мой неприступный покровитель.
Однажды, не сдержав любопытства, я залез в его шкаф с одеждой и поразился безупречному порядку внутри. Все вещи разложены ровными стопочками: тонкие джемпера, футболки, джинсы… Рубашки аккуратно развешаны в один ряд. Белые — целых пять штук, несколько от бледно-голубых до темно синих, две серые и столько же черных. И все похожи одна на другую. Обалдеть! Следом висят костюмы, словно сшитые на заказ, а скорее клонированные, и отличаются лишь цветом и материалом. Но количество просто изумляет. Галстуки — штук двадцать, не меньше, свернуты затейливыми клубочками и до безобразия однообразные. Вот зачем человеку столько одинаковых галстуков? Трогаю приятную ткань рубашек, оглаживаю плечи пиджаков, представляя, насколько привлекательно Брайан выглядит в этих костюмах, вдыхаю знакомый запах, который будоражит что-то внутри и заставляет тело покрываться мурашками. Что я могу поделать, если он так вкусно пахнет.
Даже в нижнее белье сунулся и чуть со стыда не сгорел от своей наглости. Обследовав верхний ящик комода, я узнал о нем еще кое-что любопытное. Кроме пары довольно дорогих часов в кожаных футлярах, я обнаружил упаковку презервативов, анальную смазку и визитку одного из гей-клубов в Сохо. Интересно, часто он там бывает? Находка вызвала во мне какие-то непонятные и смешанные чувства. Я понимаю, что Брайан — молодой и красивый мужчина, и ему тоже нужно развлекаться, но тогда мне стало очень неприятно. После этого случая я обхожу этот чертов комод стороной и каждый раз кошусь на него с неприязнью, как будто он виноват в том, что хранит секреты Брайана.
А вот кухня — единственное место, где я чувствую себя как рыба в воде и чаще провожу время именно здесь. Постоянно что-нибудь жую, пью много кофе и пялюсь безо всякого интереса в телевизор, переключив на первое попавшееся телешоу или сериал. От нечего делать, запоминаю наизусть расположение всех баночек и их содержимое в кухонных шкафчиках, расставляю по цвету и размеру. От души чихаю, нанюхавшись разных специй. Изучаю все чайные коробочки, и даже с закрытыми глазами и по запаху могу определить, какие фруктовые или цветочные добавки туда намешаны. Случайно отыскиваю старую потрепанную книгу рецептов и за одинаковыми и, похоже, очень дорогими кастрюлями и сковородками нахожу настоящую медную турку. Вот это становится для меня приятным сюрпризом, потому что с адской кофемашиной я так и не нашел общий язык.
Но как ни пытаюсь придумать себе занятие, вернее, как ни стараюсь отойти от своих злоключений и хорошенько отдохнуть, в итоге все свожу к жратве и сну. Это быстро надоедает и уже не так радует — не буду же я постоянно есть и спать, хотя, по сути, я только тем и занимаюсь, что бездельничаю. В конечном счете меня заедает тоска.
***
С каждым днем я все сильнее желаю вырваться на свободу. До одури хочется выйти из дома, пройтись по мокрым тротуарам, дойти до какого-нибудь торгового центра и просто поглазеть, как раньше, на витрины, на людей, на жизнь вокруг. Я привык к улице за столько времени, а сейчас словно заперт в клетке — удобной, теплой, сытой, но все-таки клетке. Выбираюсь иногда на балкон, чтобы вдохнуть холодного воздуха, но это не то, что мне нужно. Я даже из квартиры не могу высунуться, потому что большая часть моих вещей, включая куртку, драные джинсы и раздолбанные в хлам кроссовки, перекочевали на свалку, откуда я сам и выполз. А мне необходимо иметь хоть что-то свое — ту же одежду, так я буду чувствовать себя уверенней.
Все, что у меня осталось — это затасканная футболка, в которой я сплю, да свитер с пингвином. Он, видите ли, понравился Брайану. Мне и самому нравится, так что он занял почетное место на полке в шкафу моей спальни. Моей… Надо же, у меня даже спальня своя есть, хотя, конечно, это всего лишь слово. Все равно я здесь чужой, и как бы ни мечтал об обратном, ничего не изменится. Но я и этому рад — кому бы еще могло так повезти? — и очень благодарен Брайану. Он не должен обо мне заботиться, тратить на меня деньги, кормить, одевать — я ему никто, оборванец с улицы, и только. И прекрасно понимаю, что когда-нибудь ему надоест нянчиться, и он выставит меня за дверь или еще хуже — отправит во временный приют, пока не найдут моих родителей. Но все-таки хочется верить во все эти женские книжонки, которыми взахлеб зачитывается моя мама, и в то, что у сказок, даже самых страшных, бывает счастливый конец. Только вот я не бедная, несчастная сиротка, а он хоть и похож на героя романа, но вряд ли посмотрит на меня иначе, чем с отвращением. А мне очень хорошо рядом с ним.
Как-то утром, провожая Брайана на работу, я набираюсь смелости и, смущаясь и краснея, бормочу о том, что мог бы немного помогать ему в каких-то бытовых мелочах. Не все же мне быть бесполезным бездельником. Например, ходить в супермаркет за продуктами, в химчистку или аптеку, сортировать и выносить мусор. Да и просто выбраться из дома хоть ненадолго тоже не помешает. А для этого нужны вещи, что-нибудь совсем простое и недорогое. Он внимательно выслушивает меня, треплет по макушке и обещает подумать. А на следующий день, приехав чуть позже обычного с работы, вручает мне два больших пакета с одеждой и обувью — только самое необходимое, но все красивое и наверняка недешевое. И даже с размером почти угадывает, а то я все время таскаю что-то из его гардероба. И снова, как в самой прекрасной фантазии, вот так просто и только потому, что я захотел погулять. Все-таки он очень, очень странный, но копаться в его странностях я давно перестал.
В этот же вечер, когда я уже лег в постель, он, как и всегда перед сном, заходит, садится рядом и протягивает тяжелую черную коробочку. Недоверчиво, но с неимоверным изумлением достаю из нее серебристый, блестящий и, наверное, дорогущий телефон. Разглядываю его и поверить не могу. У меня слов нет от такой неожиданной щедрости, вернее, одно все же нашлось, но настолько похабное, что я прикусываю язык быстрее, чем оно срывается. Вместо этого выдавливаю невнятное:
