допивает какао и выныривает из-под одеяла. Ей, чтобы собраться, нужно не более пяти минут.
Все вышло не совсем так, как она предсказала. До книжного магазина они доходят быстро, подгоняемые общей целью. Сразу идут к стеллажу с громким названием «Искусство». Здесь перемешались учебники по сольфеджио и большие иллюстрированные издания про Beatles и Queen, серые, до зубовного скрежета консервативные томики «ЖЗЛ» и разномастные, кто в лес кто по дрова, словно стараясь выделиться в череде соседей, корешки книжек с откровениями отечественных звезд. Книгу о Рубинском Сашка находит сразу, но Всеволод Алексеевич уходить не спешит. Надел очки и изучает содержимое полок с огромным интересом.
– Нет, ты посмотри, Сашенька! Кого тут только нет! «Виолетта. Мои мужчины». Вся правда о самой сексуальной певице нашего времени, – с выражением зачитывает он. – Вот ты знаешь, Сашенька, кто такая Виолетта?
Сашка пожимает плечами.
– Ну слышала что-то про нее. Она вроде за олигарха замуж вышла, а он ее бил смертным боем, потому что ревновал к другому олигарху. Мужики идиоты, даже олигархи. Если берешь в жены проститутку из инстаграма, чего ж ты потом удивляешься, что она, обретя кольцо на пальце, не превратилась вдруг в монашку?
Всеволод Алексеевич одобрительно усмехается.
– Где ты набралась такого сарказма?
– Да так. Был один хороший учитель, вы его знаете, – хмыкает Сашка. – А что, я не права?
– Права. Меня больше удивляет, что ты знаешь Виолетту в принципе.
– Стараниями все того же хорошего учителя я всю нашу эстрадную шоблу знаю безотносительно того, интересна она мне или нет. Не рановато ей мемуары писать? Ей же лет тридцать.
– Сорок девять, – на миг задумавшись, уточняет Туманов. – Я помню ее юбилей как раз в тот год, когда я решил уходить со сцены. Пластика творит чудеса. Но в целом ты права. И чем мельче звезда, тем больше пафоса. Посмотри, какой талмуд написала! Ее книжка в три раза толще, чем о Рубинском! Только он легенда, а эта кто?
– Кстати, Всеволод Алексеевич. А почему бы вам книгу не написать?
– О чем? – Он искренне удивляется. – О себе в искусстве?
– И об искусстве в себе, – кивает Сашка.
Идея ей кажется весьма удачной. Во-первых, Туманову действительно есть что рассказать об эстраде, о всех тех встречах с известными людьми, которые были в его жизни, о песнях, о событиях в истории страны, наконец, которым он был свидетелем. Сашка с огромным удовольствием его слушает, но каким бы благодарным слушателем она ни была, его рассказы заслуживают куда более широкой аудитории. А во-вторых, написание книги надолго его займет. Это занятие вполне ему по силам, по возрасту и по статусу. Но Всеволод Алексеевич качает головой.
– Нет, Сашенька, это пошло и банально. Каждый заслуженный старик, сброшенный с пьедестала, садится за никому не нужные мемуары. Жалкая участь. Пусть обо мне, как о Рубинском, потом напишут другие.
– Ага. Потом стервятники налетят. Какие-нибудь бездари, которым все равно, о ком и что писать. Наклепают биографию из кусков интервью. Вон сколько тут такого дерьма.
Сашка указывает на полочку, где теснится штук пятьдесят тонких книжечек в одинаковом оформлении. Если верить корешкам, некто Петров написал биографии всех знаменитых артистов двадцатого века, от Леонида Утесова до Фредди Меркьюри. Это говорит либо о поразительной разносторонности автора, либо о его поразительном нахальстве.
– Так ты их опереди. Напиши первой. Хорошую, обстоятельную, а главное, честную книжку. Об артисте Всеволоде Туманове.
У Сашки сами собой руки повисли. И томик с Рубинским на обложке шлепается на кафельный пол.
– Что я такого сказал? А кто лучше тебя справится? – невозмутимо пожимает плечами Всеволод Алексеевич и, неловко сгибаясь, поднимает книгу. – Ты глубже всех копалась в моей биографии, а дискографию знаешь наизусть. Другого такого спеца по «туманововедению» в нашей стране не найти. Даже я знаю материал хуже, потому что многого банально не помню.
Он улыбается, но Сашке не до шуток.
– Не буду я ничего писать. Мне вас настоящего хватает. А в книге придется лепить идеальный образ сценического Туманова.
– А ты не лепи. Пиши настоящего. Только не сейчас. А потом. Когда можно будет народу правду сказать. И показать.
– Потом? Кто вам сказал, что потом вообще что-то будет?
Сашка решительно забирает у него книгу и идет на кассу. Быстро идет, так что он еле-еле за ней поспевает. Благо очереди нет. Она пробивает покупку и выходит из магазина. Он догоняет ее на эскалаторе, и Сашке становится совестно. Знает же, что он не любит эскалаторы, ему тяжело на ступеньку попадать. И уж тем более шагать по движущейся лестнице. Когда они вместе, то стараются пользоваться лифтами.
– Саша, – он берет ее за локоть, заставляя развернуться. – Объяснись.
Сашка дергает плечом. Не будет она объясняться.
– Саша, я не хочу слышать подобные разговоры.
Так не слушайте, хочется сказать ей. Но говорит она другое.
– Тогда не начинайте их! Я тоже не хочу выслушивать ваши грандиозные планы насчет моей счастливой жизни «после вас». Я сама разберусь, хорошо? А вы уж как-нибудь постарайтесь, чтобы это «после» наступило не скоро!
– Я стараюсь, – неожиданно тихо говорит он. – Может быть, только из-за тебя и стараюсь. Но иногда устаю очень.
Сашка не видит его лица, она стоит ступенькой ниже. Они как раз доехали, приходится сделать шаг и только потом развернуться. Всеволод Алексеевич тоже шагает, неровно, отпустив перила в самый последний момент. Сашка подхватывает его за локоть, хотя и понимает, что не удержит если что. Он мрачный, бледный и правда очень уставший. Некстати вспоминается, что сегодня надо менять канюлю на дозаторе инсулина. Еще утром надо было, но его романтический завтрак в постель нарушил привычное расписание, и Сашка решила, что потерпит до вечера, незачем человеку настроение портить. А значит, вечером будет очередной сеанс садизма, ей придется снова заговаривать ему зубы, отвлекать, развлекать, убеждать потерпеть совсем чуть-чуть. А он и так терпит каждый день: терпит, пока подействует лекарство и он сможет нормально дышать, терпит, когда Сашка колет ему пальцы, чтобы измерить сахар, терпит, когда надо присесть на корточки, поднять упавшую книгу или воспользоваться эскалатором. Сашка считает, что старается ради него. А может быть, ради себя?
– Давайте возьмем такси, – говорит Сашка. – Погода испортилась. В следующий раз пешком погуляем.
Он кивает. Идет к желтым машинам, припаркованным у торгового центра. Сашка убирает телефон в карман. Да, через приложение дешевле, но придется ждать, а эти поедут сразу. Ей тоже хочется побыстрее домой. Только что убранный телефон вибрирует в кармане. Приходится снова доставать.
– Кто там тебя домогается?
Усевшийся на заднее сиденье
