— Не станешь ведь ты в меня бросать камнями, — с кроткой укоризной сказал Агги.
— Стану, будь уверен! — остервенело подтвердил Тони. — Ну — раз!
Молчание. На лице Агги застыла напряженная улыбка.
— Два!
— Ух, стерва! — Рыбий Пуп сплюнул, отводя глаза.
— ТРИ!
Секунду Тони помедлил, потом размахнулся и швырнул камень. Агги неловко изогнулся всем телом, пытаясь увернуться, камень угодил ему прямо в затылок, и мгновенно оттуда ручьями хлынула кровь, растекаясь алым воротником по шее, заливая рубаху на спине. Агги выпрямился с дрожащими губами, в глазах его стояли недоумение и боль.
— Пшел, слюнтяй, — заорал Рыбий Пуп. — Ну!
Агги мигнул, смаргивая слезы.
— Двигай, зараза! — взвизгнул Зик. — Уматывай!
У Агги приоткрылся рот, но он так и не выговорил ничего, не тронулся с места. Взвинченный до беспамятства, Сэм шагнул к Рыбьему Пупу и вырвал у него бейсбольную биту. Поднял и хватил ею Агги наотмашь поперек груди. Всей оравой — Тони, Зик, Рыбий Пуп — накинулись на Агги, пинали, шлепали, щипали, и он, спотыкаясь, поворачиваясь то туда, то сюда, но даже не пробуя защищаться от града ударов, заковылял неверными шагами в сторону кукурузного поля. На обочине, где вымахали по пояс и протянулись полосой молодые сеянцы, преследователи остановились и молча следили, как по зеленому кукурузному полю, ярко алея на солнце окровавленной рубашкой, удаляется Агги.
— Фу, хреновина, — пробормотал Зик.
— А ведь я убить его мог, — процедил сквозь стиснутые зубы Тони.
— Да, а чего он липнет к нам? — заскулил Рыбий Пуп. — Я вот руку себе зашиб, когда его треснул…
Постояли еще в неловком молчании, начисто утратив охоту к игре.
— Черт, может, не стоило его так. — Было видно, что Тони раскаивается.
— Говорили ему, проваливай, так нет, ни в какую, — петушился, оправдываясь, Рыбий Пуп.
— Как с нами белые, так мы с ним, — с виноватой усмешкой проговорил Зик.
— Точно, как же я не подумал, — хмуро признался Сэм.
— А чего это он, интересно, держит себя как девчонка? — спросил Рыбий Пуп.
— Пес его знает, — сказал Тони. — У него, говорят, не получается по-другому.
— Поднатужился бы, так небось получилось бы, — сказал Зик.
— А может быть, от него не зависит… Вроде как черная кожа, — сказал Сэм.
— Как раз! Сравнил, — сказал Зик.
— Так — не так, от нас пускай все равно держится подальше, — сказал Рыбий Пуп.
— В точности как про нас говорят белые, — заметил Сэм.
Помолчали, пряча друг от друга глаза. Внезапно с наигранной бесшабашностью Рыбий Пуп выкрикнул во все горло:
— Эй, помирать так с музыкой! Айда лучше мяч покидаем!
— Дело говоришь! — Зик сорвался с места и побежал к пустырю.
— Пуп, твоя подача! — отбегая назад, напомнил Тони.
— Да не спи, поворачивайся! — заторопил его Сэм, словно стряхивая с себя груз сомнений.
— Получай, Сэм!
Бита перехватила мяч на лету — р-раз, — и он снова устремился ввысь. Пританцовывая, поворачивая налево, направо, Сэм изловчился и поймал его одной рукой.
— Молоток! — оценил Зик.
— Красиво берешь, высокий класс! — завистливо сказал Тони.
Взяв ответный мяч, Рыбий Пуп отбил его Зику и смотрел, как он снижается у того над головой, как падает ему в руку. Остервенело, без передышки он играл до самого заката, но так и не пересилил глухое раздражение, засевшее где-то глубоко внутри.
В тот осенний день Рыбий Пуп пулей несся домой из школы и, возбужденный, счастливый, увидел, что отец против обыкновения не в похоронной конторе, а дома. Ура! Едва швырнув на стол перехваченную резинкой стопку учебников, он с ходу зачастил:
— Пап, в четверг после обеда открывается сельская ярмарка, если кто хочет пойти, тех отпускают с уроков…
— В четверг? — переспросил отец. — Мне в четверг двоих хоронить.
— Ну па-апа! — разочарованно заныл Рыбий Пуп.
— Не получается, Пуп. Хочешь, свожу тебя в пятницу.
— Но цветных, папа, пускают только в четверг.
— Что поделаешь, Пуп. — Отец говорил так, словно речь шла о чем-то маловажном.
— Тогда отпусти меня с ребятами. Зик, Сэм и Тони идут одни…
— Не выдумывай! — решительно вмешалась мать. — Они — другое дело, они старше.
— Только Зик и Тони, и всего лишь на четыре года. Сэму столько же, сколько мне… Ничего со мной не случится, что я, маленький.
— Вообще-то с ними можно бы, Эмма, — задумчиво сказал отец. — Пуп такой длинный, ему на вид люди дают больше.
— Мам, ну пожалуйста.
— Это уж пускай папа решает.
— Ладно, Пуп, — смилостивился отец. — Ступай с ребятами. — Он помолчал. — Только гляди, не встревай ни во что. Особо, чтоб обходил белых. Ты не знаешь, как с ними надо, разозлишь еще, сам того не желаючи.
— Будь покоен, папа, — торжественно уверил его Пуп. И торопливо прибавил: — Сбегаю скажу нашим…
Воспротивиться родители не успели — его уже след простыл.
Два дня в школе только и было разговоров, что о ярмарке, рассказывали самое невероятное: про псину о двух головах, про самую толстую в мире женщину, корову на крокодильих лапах, трехногого дядю, про мальчика с телячьей мордой и немую девчонку, которая мяучит, как котенок…
В четверг после обеда приятели отправились на другой конец города, притихшие, в чинном молчании миновали его деловую часть, где помещались конторы и банки белых. Билеты они купили еще в школе и, дойдя до ярмарки, в нерешительности замешкались, озираясь вокруг.
— Пошли, куда все, — сказал Тони.
— Не видишь, что ли, где нам положено? — с досадой сказал Зик, указывая на окошечко кассы, над которым краской было выведено:
ВХОД ПО ЦВЕТНЫМ БИЛЕТАМ
— А у меня не цветной билет, — вызывающе заржал Сэм, поднимая бумажную полоску так, чтобы всем было видно. — Он у меня белый.
— Закройся, Сэм, — оборвал его Тони. — Белый не белый, — нашел время заводить треп.
Вручив билеты белой женщине с холодным взглядом, они прошли на ярмарку и окунулись в гомон толпы, сквозь который пробивались пискливые звуки каллиоп, ухал духовой оркестр, заунывно гнусавили шарманки. В дощатых киосках продавалась воздушная кукуруза, лимонад, булочки с горячими сосисками, куклы, трости, дешевые леденцы. Мимоходом оглядели клетки, где хрюкали свиньи, где были выставлены мирные коровы, здоровенные быки и иная отборная живность, свезенная с ферм.
— Невидаль, — фыркнул Зик. — На это добро когда хошь наглядишься.
