было не в чем. И краснеть было не за что. И по этому поводу я могла только вздохнуть, в расстройстве. А, признаваясь даже самой себе в том, что я расстроена, становилось неловко. Значит, я чего-то жду, на что-то надеюсь, а Глеб, между прочим, никаких надежд изначально мне не давал. И даже, по-своему, пытался мне об этом сказать. По крайней мере, я ситуацию понимала именно так.
Жаловаться мне было не на что. О том, что я уехала за Глебом в Москву, перевезла дочь, я, в конечном счете, не пожалела. Глеб выполнил все свои обещания, и даже взял на себя куда большие обязательства, чем, наверное, должен был брать. В дочери он души не чаял, и для Нюты готов был на всё, к этому у меня вопросов и претензий быть не могло. А вот по поводу меня, Глеб проявлял, как я считала, добрую волю. Ведь, если по-честному, мне он ничего не должен. Но он обо мне заботился, был ко мне добр, заботлив и старался облегчить мой переезд в другой город. Будто компенсировал все мои переживания от потери общения с близкими людьми.
Сам Глеб жил в Москве, в просторной трехкомнатной квартире, когда я в первый раз в неё попала, честно скажу, обалдела от размера комнат, от огромных панорамных окон и вида из этих самых окон. Подобного я никогда не видела и, понятное дело, не ожидала. Дизайнерский ремонт, диваны в гостиной, обтянутые белой кожей, светлые тона интерьера. Я в некотором смятении на всё это смотрела, после чего честно предупредила, что после нашего появления с Нютой в его квартире, чистота обивки мягкой мебели может быть попорчена.
— Черт с ней, — легко отмахнулся Глеб и усадил дочку прямо на белоснежный диван. Я в ответ только плечами пожала. Хозяин — барин.
Признаться, та первая неделя, что мы с дочкой провели в квартире Глеба, я аккуратно, но старательно присматривалась к нему, ко всему происходящему, прислушивалась к разговорам и подмечала детали. И дело было не ревности, и не в моих собственнических замашках и планах на Глеба Романова. Может быть они во мне и жили, но я слишком их стеснялась, чтобы открыто демонстрировать. Но я хотела понять, вступаю ли я, вольно или невольно, на чужую территорию. Не то чтобы я претендовала и строила планы, но хотела знать. Чтобы не выглядеть глупо… в какой-нибудь непредвиденной ситуации.
А взять и прямо спросить у Глеба, мне не хватало смелости. Он ведь мог в ответ задать закономерный вопрос: а почему меня это интересует? А ответить я ему вряд ли смогу.
В квартире Глеба мы с Нютой жили в отдельной комнате, которая всего за пару дней наполнилась детскими вещами, игрушками, одеждой. Глеб возил нас с дочкой по магазинам, и ему хотелось купить всё, что он видел. Всех кукол, все детские трехколесные велосипеды, все красивые платья и плюшевых медведей.
— Нюта не любит плюшевые игрушки, — говорила я ему. — Не ест бананы, рыбу и сыр. Не любит, когда ей надолго заплетают волосы. А ещё не терпит колыбельные.
Он столько всего про неё не знал. А узнать очень хотел. Это я видела, и внутренне очень этому радовалась. Что Глеб не просто отрабатывает повинность, свои случайные долговые обязательства. Он хотел быть отцом, ему нравились ощущения, и он радовался каждой дочкиной улыбке и слову.
— Отдай, — выучила Нюта новое слово, и отдавать ей нужно было даже то, что ей и неинтересно было. Но слово было вкусное, новое, и она без конца его повторяла. А Глеб смеялся.
За ту первую неделю, что мы провели вместе, втроем, я так и не смогла понять, есть ли у Глеба личная жизнь. Именно та, о которой мне необходимо знать. Девушка, которую бы он любил, или в которую был бы влюблен, проводил бы с ней время, строил бы планы на будущее. Я прислушивалась, присматривалась, но так и не узнала ничего о его личной жизни. Глебу постоянно кто-то звонил, он ездил на какие-то встречи, отлучался на работу, но наличия постоянной девушки я либо не замечала, либо он хорошо это скрывал. Хотя, для чего было скрывать этот факт? Я ни на что не претендовала.
Просто не хотелось оказаться в эпицентре какой-нибудь глупой ситуации.
Именно этим я свой интерес и оправдывала.
А ещё всю первую неделю я постоянно держала телефон в поле зрения. Всё время подсознательно чего-то ждала. Звонков из прошлого. Мне казалось, что это самое прошлое ни за что меня так запросто не отпустит. Что не может из моей жизни так просто уйти муж, все его родственники, Югановы. Такая большая, такая насыщенная жизнь у меня была, а потом в один момент закончилась, и образовалась звонкая тишина, пустота. Именно пустоту внутри себя я и ощущала. Стоило мне забыться, отвлечься на что-то, мне сразу начинало казаться, что за окном комнаты, в которой я нахожусь, привычные для меня пейзажи, что в моей жизни присутствуют всё те же люди, а когда осознавала, что ничего из этого больше нет, в первый момент здорово терялась.
И всё-таки грустила, по тому, чего уже не вернуть. По людям, которых, возможно, больше не увижу. Которые, скорее всего, вспоминают меня недобрым словом, и так будет ещё долго. Потому что для кого-то в этой жизни я навсегда стала предательницей. Это оставляет неприятный осадок в душе, даже если ты знаешь, что они не совсем правы. Что у тебя были причины…
Но кому интересны твои причины, правда?
В один из вечеров Глеб пригласил меня в ресторан. Пригласил совершенно буднично, предложил поужинать вне дома, для него это было чем-то обычным, и его приглашение совсем не напоминало приглашение на свидание. Хотя, в первый момент, моё сердце как-то по-особенному подпрыгнуло в груди, но я поторопилась его успокоить. Только спросила:
— А как же Нюта?
— Вызовем няню, — легко пожал он плечами.
Опять встал вопрос найма няни. Для того, чтобы заняться своими делами или освободить вечер, раньше на подхвате всегда были бабушки. А теперь нужно учиться надеяться на профессионалов.
— Всё будет хорошо, — успокаивал меня Глеб. — Няня из лучшего агентства, они за Нюту отвечают.
— Чем, — посмеялась я немного нервно, — головой?
— Нет, — совершенно серьёзно отозвался Глеб. — Репутацией. Это куда серьёзнее.
