все её внутренности своим настоявшимся зрелым семенем.
Я сам едва сдерживал слёзы, физически ощущая, чего я навсегда лишился, в насквозь промокших на ширинке боксерах, в которых топорщился мой полувставший член, и до боли в зубах и челюсти ныли яйца. Утром за мной пришли люди в белом. Я даже не спрашивал их ни о чём: я сидел и скулил на своей кровати, сжимая в своей потной ладони совсем утонувший в ней крошечный отросток, а подо мной растекалась по постели зловонная лужа…
С тех пор я не видел своего отца. Я знаю, что он вскоре после моего отъезда женился во второй раз, и я думаю, вы догадались на ком. Много лет я прожил в частной дорогой клинике, ни в чём не нуждаясь, но некоторое время назад мне сообщили о смерти отца, который, как выяснилось, отписал всё своё имущество и активы жене. А та, в свою очередь, не пожелала более оплачивать моё дорогостоящее содержание. Вот такая история. Я свободен, но мне не нужна моя свобода: я не знаю, что мне с ней делать. У меня осталось немного денег, и я знаю, на что их потрачу…»
Здесь я немного помолчал, пытаясь рассмотреть в остатках огня отблески старого фавна с пляшущей на его члене язычком белого пламени Юной, и Коля Гольденблат, чтобы немного развеять сгустившееся впечатление от моей истории, спрашивает с наигранным весельем:
– Так ты поставил диагноз в итоге, Юра? – и я, стряхнув с себя мечты о маленькой волшебной вагине, отвечаю с улыбкой:
– Безусловно, друг мой, безусловно. Шизофрения. Нарушение сексуального поведения и выраженные акцентуации в характере вплоть до патологии. Но, дорогие коллеги, вы уже наверняка и сами всё это распознали.
– Так чем в итоге закончилась вся эта история? – подаёт голос зассыха-Смирнов, и я равнодушно отвечаю:
– История? Да собственно, на этом, пожалуй, и всё. Я больше не видел этого молодого человека, а через пару дней, когда я уже должен был уезжать, местные спасатели выловили из горной реки тело. Это был он. Как мне рассказала хозяйка гостиницы, оказывается, он сбежал из одного закрытого заведения в Швейцарии и какое-то время путешествовал по Австрии и Германии, пока с ним не случилась эта ужасная трагедия. Я покинул Баварию, размышляя, на какие всё-таки игры с нами способен наш развинченный мозг…
Я допиваю свой коньяк, и моя маленькая марокканочка уже тут как тут с бутылкой наготове, чтобы наполнить мой бокал. Я вдыхаю ароматы спелой дубовой древесины, и вспоминаю, как немного позже, как раз под Рождество, в Англии, на какой-то полурусской тусовке встретил очень интересную пару: молодого красивого человека и его необычную жену, белую Снегурочку с ярко-голубыми глазами, иссиня-чёрными волосами и аристократической мраморной кожей. Поговаривали, что он – отпрыск некогда знаменитого, но, как часто бывает, разорившегося дворянского рода, а она – вдова какого-то олигарха. Но, впрочем, всё это сплетни, не более того.
– Дикен Бриджстоун, – протянул мне руку при знакомстве молодой мужчина, а его жена премило засмеялась, теребя тонкими прозрачными пальцами нитку жемчуга на своей тонкой шейке, и мне послышался перезвон колокольчиков в её смехе, и я почувствовал, как её кожа пахнет корицей, мускатом и грецким орехом…
