— Это от формалина, он жуть до чего крепкий, — сообщил им Рыбий Пуп.
— Пуп, а честно — что Джим делает с покойниками?
Рыбий Пуп поджал губы, напустил на лицо важность.
— Папа про это не велит вести разговоры. Это тайна.
— Что ломаешься, чучело, — сказал Тони. — Нам-то можно.
— Вот именно, — сказал Сэм. — Что мы, болтать пойдем.
— Люди напридумывали ерунды, как будто здесь творится что-то особенное, — весело начал Рыбий Пуп. — А все проще простого. Откачает Джим из них кровь, введет формалин, и только-то. Не пройдет часа, как готов покойничек, можно хоронить в землю. А что по-настоящему трудно, про то никто даже не догадывается. Джим вечно ругается, что сколько ни бейся над покойником, все одно он выглядит не как положено…
— То есть как это? — спросил Тони.
— Понимаешь, когда им выпустишь кровь и введешь формалин, у них, бывает, вид получается совсем не тот. Джим тогда просит, чтоб принесли карточку и под нее подгоняет покойнику лицо, мнет, похлопывает, а он, сволочь, по большей части не поддается, и выходит непохоже. Потом явится вдова, и начинается: «Ах, это не Боб. Он был совсем не такой…» Значит, Джиму потеть по новой.
— Почему ж ему трудно так сделать, чтоб было похоже?
— Потому что тело очень размягчается, — объяснил Рыбий Пуп. — А другой раз от формалина чересчур светлеет. Был случай, Джим бальзамировал одного негра, принесли, был черный-пречерный, а получился восковой с розовым отливом, наподобие индейца. Родные отказываются забирать. Говорят, подменили. Так Джим этого негра выкрасил всего черной краской, тогда только забрали. — Рыбий Пуп оглядел лица слушателей. — Вот давайте возьмем Тони. — Он протянул руку, указывая на приятеля. — У Тони чересчур костлявое лицо. Такой покойник никогда не будет похож на себя. Лицо получится слишком худое или же слишком полное. От такого лица, как у Тони, похоронщику впору опрокинуть кварту виски…
— Хватит, может быть, про мое лицо! — фыркнул Тони, хотя глаза у него оставались серьезными.
— Расскажи еще, а? — попросил Зик.
— Или вот газы, бывает, соберутся в животе. Иной раз у покойника столько в желудке накопится газов, что как сядет он в гробу, как заурчит!
— Ладно! Хорошего понемножку! — сказал Зик.
— Струсил Зик, а я и рад, — пропел Сэм.
Мальчики притихли, блуждая глазами по подвалу. Сэм подошел к высокому окошку и выглянул наружу. Сверкнули и тут же погасли фары, машина проехала мимо. Рыбий Пуп стал рядом с Сэмом.
— Нам прохожих видно, а им нас — нет.
Подошли сзади Зик и Тони, все сгрудились у окна, задрав кверху черные лица.
— Глядите, — негромко нарушил молчание Зик, — вон идет девчонка.
— Ух и ножки!
— А бедра-то, бедра, прямо качели.
— Смотрите, чего я сейчас сделаю, — остановил их Зик.
Он разинул рот, набрал полную грудь воздуха, и, когда ноги девушки оказались примерно на фут от его головы, проревел во все горло:
— БУ-УУ!
— А-аай! — Девушка подскочила как ужаленная, остановилась, скорчилась и защитным движением прикрыла ладонями низ живота. Замерла так на какую-то долю секунды, встрепенулась и опрометью ринулась прочь.
Мальчишки просто обезумели: Рыбий Пуп барабанил кулаками по стенке, Сэм, раскиснув от смеха, бессильно топотал ногами, Зик и Тони, обнявшись, с гиканьем пустились в пляс.
— Ох, взвилась же она у нас! Прямо до небес!
— Черная, а от страха аж побелела, бедолага!
— Ручаюсь, штаны намочила!
Когда веселость поутихла, Рыбий Пуп предложил:
— Пугнем еще одну, ладно?
— Ой, ага. Давайте.
Подождали в молчании, глядя вверх, чувствуя, как колотится сердце с восхитительным сознанием, что в их власти вогнать человека в дикий ужас, стоит лишь немножко поднатужиться.
— Слушайте, — сказал Зик. — Давайте, когда завидим кого еще, то все разом, ладно? Я сосчитаю до трех, и на три ка-ак гаркнем!
— Во здорово! Давайте.
— Не идет никто?
— Не-а… Пусто.
— Почему люди так легко пугаются? — спросил Сэм.
— А кто его знает.
— Эй, свет погасите кто-нибудь.
— Сейчас. — Рыбий Пуп с готовностью выключил лампочку, и подвал погрузился в темноту.
— Сколько времени?
— Второй час, наверное. Люди в постели лежат… — Тони вздохнул.
— В сон, видно, клонит? — спросил Рыбий Пуп.
— Ты что! Да я хоть до утра буду сидеть тут, пугать народ.
— Тс-с… идет кто-то.
— Женщина.
— Братцы, белая! Чего это она, интересно, затесалась сюда, к неграм?
— Может, эту не пугать лучше?
— Привет! Из другого теста она сделана, что ли?
Женщина приближалась сквозь желтое марево газового света, звонко цокая каблуками по тротуару. Вот она подошла так близко, что можно было рассмотреть ее лицо.
— Молоденькая, годов двадцать…
— Глядите-ка, идет, а у самой поджилки трясутся.
— Раз, — шепотом начал Зик.
Мальчишки втянули в себя побольше воздуху.
— Два-а, — негромко протянул Зик.
Грудь у каждого распирало, как туго надутый воздушный жар.
— Три!
— БУ-УУ-УУ!
Женщина дернулась и стала как вкопанная, суетливо всплеснулись ее руки, она издала пронзительный исступленный вопль, задохнулась, заскулила дико, по-звериному, и затихла с жалобным стоном. Ноги у нее подломились, она пошатнулась и стала медленно оседать на тротуар. Мальчики, как зачарованные, не отрываясь, глядели на ее лицо, белеющее на темной улице, словно лист бумаги. Зик бессмысленно заржал и умолк. Женщина перекатилась на спину, тело ее от макушки до пят выгнулось крутой дугой, окостенело.
— Чтой-то она?
— Сам не знаю.
— Ё-мое… Помрет еще, чего доброго.
Выгнутая поясница дрогнула, таз подался вперед и задвигался толчками, сначала медленно, потом все быстрей, быстрей, до крайнего предела. Глубокий вздох, один, другой, — и судорожные толчки мало-помалу стали слабеть, замедляться. Тело женщины распласталось на тротуаре.
— Вроде как если бы с мужчиной переспала, — сказал Зик.
— По-моему, позвать нужно кого-нибудь.
— Одурел? На нас же скажут, изнасиловали или еще что.
— Только бы не померла…
— Я закрою окно, — в ужасе прошептал Рыбий Пуп. Он влез на табуретку и опустил окно, оставив щель пальца в два, чтобы видно было, что происходит с женщиной.
— А вдруг она заявит в полицию, вдруг придут сюда?
— Смываться надо, ребята.
— Соображаешь, чего говоришь? Сейчас бежать — последнее дело! Сидим, как сидели, а спросят — знать ничего не знаем, ясно?
