склоняется ко мне и с шумом вдыхает воздух рядом с моим ухом, где от влажных из-за подтаявших снежинок волос тянет духами.
Во рту мгновенно пересыхает, а по шее разбегается каскад мурашек.
— Представляешь, — тихо говорит Герман, — мне сейчас показалось, что у тебя на заднице татуировка…
Ой ты ж твою Розу Моисеевну…
А про это я совсем забыла…
— Тебе показалось, — шепчу я, закрывая ладошкой компрометирующее место.
— Вот и я так подумал, — соглашается он. — Ты даже переводилку не налепила бы. Скажи мне, Левина, где твои трусы?
— На мне, — слабеющим голосом отчитываюсь я. У меня чувство, будто все тело заполняет газировка, и Бергман своей обманчиво спокойной хрипотцой с каждым словом встряхивает пузырьки. Прям еще секунда, и потечет…
Мне кажется, у меня на морде сейчас написано, что я почти полгода мужика не ела… Господи, хоть бы он глаза не открывал свои наглые серые.
Ох! Надо быть осторожнее в своих желаниях!
Глаза-то Герман не открывает, зато кладет руку на плечо, костяшками следует вдоль бретельки к чашечкам, оставляя за собой полосу огня. Кончиком пальца проходится по верхним кружевам, даже не касаясь кожи, но у меня полное подключение. Ощущение словно он рукой приласкал. Как тогда в машине, бесячий Бергман лишь рукой задел, а меня прошило всю и в жар бросило.
— Как ты меня раздражаешь, Левина, — цедит он и, резко развернувшись, выходит из кабинки.
Ноги меня подводят, и я прислоняюсь спиной к холодному зеркалу.
Это что за нахер?
Даже не потрогал, подышал только, а я, черт возьми, возбудилась!
И кто? Бергман!
Фактура у него, конечно, огонь, но характер и… бесит он меня!
Прерывая мое самобичевание, в кабинку снова вторгается рука с вешалками.
— Вот, — сердитое сопение из-за шторки раздражает меня еще больше.
— А трусы мне на кой? — оживаю я. — Я подол задирать в ресторане не собираюсь!
— Вот не уверен! В гостях же задираешь! — склочно припоминает мне он. — Я не нашел твой любимый бабулькин фасон, но эти хотя бы срамоту закрывают!
Чисто из вредности спрашиваю, разглядывая полупрозрачные шортики:
— Ты и их проверять будешь?
И тут же прикусываю язык. Если он и трусы мне погладит, как лифчик, то все кончится плохо. Я потеряю человеческое лицо, наброшусь на Бергмана, изнасилую, а потом уйду в монастырь. Оно мне надо? Нет.
— И не мечтай! — успокаивает мою разбушевавшуюся фантазию Бергман.
— Тогда какая тебе разница, какое на мне белье?
— Я не хочу смотреть на твою задницу, зная, что там под платьем!
Давлю в себе порыв уточнить, что на мою задницу смотреть совсем не обязательно. В конце концов, я не обязана надевать эти трусы на самом деле.
В итоге Гера, разжившись бирками, отчаливает оплачивать покупки, а я просто напяливаю платье. Вернувшийся Герман разглядывает меня, матерится сквозь зубы и тащит в другой отдел, где я становлюсь обладателем черного закрытого платья до колен.
Но и тут он недоволен.
— Левина, как ты докатилась до такой участи при таких исходных? — злится он, пытаясь навесить на меня еще какой-то шарфик, чтобы прикрыть ненавистную тройку, которая в платье по фигуре и в новом лифаке выпирает только еще сильнее.
Может, сказать ему, что шуба спасет положение почти наверняка?
Ладно уж.
Я отбираю у Бергмана свое пальто, облачаюсь, и он наконец выдыхает.
— Теперь мне можно поесть, пап? — кривляюсь я.
Как назло, как раз в этот момент к нам подходит продавец-консультант. Судя по выражению лица, она решает, что это у нас ролевые игры. Герман зло сверкает глазами.
Вот у меня четкое ощущение, что я доиграюсь и уже скоро.
И наконец принимаю мудрое решение помалкивать.
А то я развлекаюсь тут, понимаешь, и могу остаться без сопровождающего на сраную свадьбу бывшего и троюродной сестры. Вот где страх!
Поэтому по дороге в ближайшее от торгового центра кафе я не отсвечиваю, чем, кажется, напрягаю Бергмана еще сильнее. Он косится на меня:
— Ты чего притихла? Пакость замышляешь?
Ну как всегда. Когда ведешь себя хорошо, тебя обязательно в чем-то подозревают. Так и тянет оправдать опасения, но я держу себя в руках.
— Устала, — отмахиваюсь я, и разговор умирает до тех пор, пока мы, усевшись за столиком, не переходим к обсуждению деталей договора.
Вроде все, как договаривались, но что-то мне в этом контракте покоя не дает. Однако, день был чрезвычайно насыщен событиями, уловить, по какому поводу воет сигнализация моей интуиции, мне не удается.
Пока я верчу в руках солидный документ аж на семи страницах, кто-то, походу, душнила похлеще меня, Бергману звонят.
Я ни в коем случае не хочу подслушивать. Ничего подобного. Честно-честно.
Мне просто все равно слышно.
А что я наклоняюсь в сторону Германа, так это у меня спина затекла.
— Видел фотку? — сквозь шум музыки на заднем фоне доносится из динамиков до меня мужской веселый голос. — Похоже, твоя красавица по пятницам тут тусит.
Бросив на меня быстрый взгляд, Бергман смотрит что-то в телефоне, а у меня подгорает, что нихрена не видно.
— Это где? — переспрашивает оживившийся Гера. — «Коломбина»?
— Да! Тут ролик крутят с какой-то вечеринки, я подумал, похожа на ту девчонку, что ты прохлопал в субботу. Спросил у бармэна. Говорит, частая гостья.
— Отлично, завтра идем в «Коломбину», — тут же решает Герман, и голос его звучит зловеще-предвкушающе.
А у греющей уши меня шевелятся волосы на затылке.
Мы завтра с девками-одногруппницами решили тряхнуть стариной именно в «Коломбине».
Твою мать!
Как перенести вечеринку из девяти баб, восемь из которых замужем и детные на другой день? Мы и место согласовывали полтора месяца, чуть не рассорились все.
Чего делать?
Пока я паникую, вцепившись в бумажки, Бергман начинает созвон.
— Настен, завтра вечером все отменяется… Нет. Не могу. Я тебе позвоню.
О-па! Какую-то
