дочь. Впрочем, обошлось без них. За что Нинуське большое спасибо. Завтрак был вполне стандартным: сыр, колбаса, тосты, и блинчики с ягодами и сливками. Не стандартной была разве что порция взбитых сливок. Моя дочь – щедрая душа.
– Ну, – Дорошев косится на часы, – думаю, я достаточно тут просидел.
– Достаточно для чего?
– Для того, чтобы пламя разгорелось сильнее, – ржёт мой дурачок-бывший.
– Не забудь, что в воскресенье мы едем к родителям, – напоминаю, чтобы поумерить его веселье. Серый грустнеет на глазах. Я подмигиваю ему и отвешиваю шутливый воздушный поцелуй. Мол, иди уже, чудо. Дорошев плетётся прочь, а уже у двери замечает:
– Злая ты. Уйду я от тебя.
– Топай-топай.
На самом деле никуда он не денется. Серый – вообще неотъемлемая моя часть. Как рука или нога, допустим… Не знаю даже, за какие такие заслуги он впустил меня в своё сердце. Неужто только потому, что я не разболтала о том, что застала его целующимся с парнем? Нам тогда было лет по тринадцать… Ситуация вышла совершенно дурацкая. Наши дома располагались по соседству, и хоть участки разделялись высоким забором, у реки оставался проход. Так что, когда я не нашла свою кошку Мурку ни в доме, ни в саду, почему-то решила, что она убежала к соседям. Вот к ним я и пошла. Почему не через ворота, а по берегу – не знаю. Шла, приговаривая «кыс-кыс-кыс». Не услышал бы меня только глухой. Но ребята в пылу страсти как-то умудрились. Я заглянула в беседку у воды, да так и застыла, с любопытством наблюдая за происходящим. О геях я тогда, конечно, слышала, но свято верила, что они – как амурские тигры: где-то, конечно, есть, но где – не совсем понятно.
Не знаю, сколько бы это продолжалось, если бы мне под ноги не бросился шипящий и мявчащий клубок. Мурка нашла на свою задницу приключений и сцепилась с рыжим котом. Мальчишки отскочили друг от друга, как ужаленные. А я какого-то чёрта до того испугалась, что меня поймали за подглядыванием, что пустилась наутёк вслед за стремительно уносящимися прочь усатыми. Сергей недолго думая, рванул следом за мной. Поймал. Повалил на песок и для более надежной фиксации рухнул на меня. В глазах – дикий животный ужас. Яркие зацелованные губы дрожат.
– Не рассказывай… Пожалуйста. Это не то, что ты думаешь. Я не какой-нибудь пидор. Это… так. Эксперимент. Ну, знаешь, мы прикололись.
– Не буду рассказывать. Теперь можешь с меня слезть, дышать нечем.
Серый отстранился и впился в меня недоверчивым, но всё же полным надежды взглядом.
– Поклянись! – по-детски потребовал он.
– А если нет? Ты меня тут до скончания дней продержишь?
Лихорадочный румянец на лице соседа сменился мертвецкой бледностью.
– Меня родители убьют, если узнают. Понимаешь? – как-то обречённо сказал он.
– За что? Ты ж сам говоришь – это эксперимент.
– Значит, ты всё-таки разболтаешь?! Ну давай! Всё равно никто тебе не поверит. Я скажу, что ты нарочно всё придумала.
– Зачем бы мне это понадобилось? – искренне удивилась я, приподнимаясь с песка на локтях.
– Чтобы мне отомстить!
– За что?
– За то, что я тебе предпочел… А хоть бы и Юльку Светлову.
– Наверное, это могло бы сработать, – подумав, заметила я. – Только я правда не собираюсь ничего рассказывать. Я вообще не их тех, кто суёт нос не в свои дела. Подумаешь – поцеловался.
– Ты что, ослепла? Это был парень!
– И что?
– Странная ты.
– Да. Мне все это говорят. Ты тоже, вообще-то.
– Точно.
Мы сели на песок и уставились на высотки, возвышающиеся на том берегу.
– Я вообще кошку искала. Если опять придет – позвони, ага? У тебя же есть мобильник?
Серый фыркнул и задрал к небу конопатый нос:
– Конечно.
Я сделала дозвон. Он вбил «соседка» в контакты.
– Давно вы сюда переехали? Я думал, у вас ещё полным ходом стройка. Шум задолбал.
– Кое-что достраивают. А так мы уже неделю здесь живём.
– В гимназию будешь ходить?
– Буду, – вздохнула уныло.
– А в класс какой?
– В седьмой.
– Я тоже в седьмой. Надо добазариться с классухой, чтобы посадила нас вместе.
– Зачем это? – насторожилась я, не привыкшая к такому дружелюбию.
– Затем, что новеньким среди наших мажорих нелегко приходится. Я тебе помогу влиться в их круг, а взамен ты сохранишь нашу маленькую тайну.
Мажорихи меня, кстати, в свой круг так и не приняли. Но тайну об эксперименте Серого я надёжно хранила все эти годы. Ну, во-первых, потому что с ним мне было гораздо интереснее общаться, чем со всеми мажорихами вместе взятыми, а во-вторых, я же обещала!
Понимая, что отвела воспоминаниям слишком много рабочего времени, заставляю себя вернуться к работе. Да так плотно в неё, родимую, погружаюсь, что выныриваю лишь тогда, когда в кабинет, коротко постучав, заглядывает Анна Витальевна.
– Евгения Александровна, пришла разнарядка срочно подключиться к конференцсвязи с регулятором.
– Какое-то совещание? – выбираюсь из-за стола, впопыхах не сразу сообразив, что нужно с собой взять.
– Очевидно. Поторопитесь. Там уже начинается.
– А Сергей Зу…
– Там он, там! Идите…
– Ясно.
Как всегда то, что на словах является чем-то срочным, на деле оказывается очередным бестолковым совещанием для отвода глаз. Мол, вот, видите, мы перед принятием решения вас выслушали. На этот раз совещание посвящено снижению ключевой ставки. Когда слово предоставляется собравшимся, я немного напрягаюсь. Мало ли. Вдруг дойдёт и до Горозии, тогда как он не в форме…
– Сергей Зурабович, ну а вы что молчите?
У меня сковывает затылок. Я отрываюсь от спинки кресла, ещё не до конца понимая, мне самой на амбразуру бросаться, или же суфлировать Горозии, словно он двоечник у доски.
– А что тут скажешь? При текущем кризисе на мой взгляд гораздо важнее, чтобы в стране оставались сами производства, а не их стабильные ценники. Снижение ставки – хороший способ удержать ситуацию под контролем. Если мы восстановим и
