меня Олег, который за словом в карман не лезет и вообще не великий любитель церемоний. Про этикет он вообще слышал только в школе и считает чем-то вроде мифов Древней Греции.
— Я ведь все сделала, чтобы не понравиться не только Гере, но и Розе Моисеевне… — тоскливо жалуюсь я.
— Ты стреляла в молоко, — хлопает меня по плечу Эля. — Своим невзрачным видом ты запала ба в душу. Неужели ты думаешь, что у дяди раньше не случалось серьезных романов? Бывали. Но после знакомства с бабушкой все шло крахом, потом дядя Гера перестал знакомить с ней своих девушек, а теперь и вовсе втянулся в ненапряжные отношения. А вот если бы ты показала себя с выгодной стороны, скорее всего, тебе бы отказали от дома. Дядя любит ярких женщин.
— Какая непоследовательность со стороны Розы Моисеевны…
— Ты не понимаешь, — заливается Эля. — Это другое. Дива в семье должна быть одна. Слава богу, моя мать не претендовала на главные роли на семейных подмостках, поэтому отношения у них относительно ровные. Мама подложила бабушке Розе другую свинью, согласившись мотаться с мужем по миру, и у ба не оказалось возможности вмешиваться в их жизнь ежедневно. Зато, когда они возвращаются с раскопок, у бабушки праздник. С ужасом жду их следующего приезда.
— Ну и ладно, Герману-то я не понравилась, — приободряюсь я. — Вообще, мы живем в двадцать первом веке. Насильно нас вместе быть не заставят.
— По первому пункту, я бы не была так уверена, — усмехается член фееричной семьи. — Уж больно резво дядя тебя щупает. Но даже при таком раскладе у тебя был шанс отбиться, слово «свадьба» способно охладить самый сильный пыл Германа Бергмана. А вот по второму пункту… Бабушка — опытная интриганка, чего стоит только гипюр…
— Какой гипюр, — не въезжаю я.
Она отмахивается.
— Не важно. Просто судьбоносный гипюр.
В дверь кухни скребутся.
— Девочки, — до нас доносится контральто Розы Моисеевны, — если вы еще не съели там все, захватите с собой рыбу и сок.
Мы обе вздрагиваем и переглядываемся.
Кажется, Эля успешно демонизировала свою бабушку.
— Ты же меня не выдашь? — шепотом уточняю я.
— Не сейчас точно, — честно отвечает Эля. — Но в один прекрасный момент я могу не выдержать, так что ты, давай, шустрее. Уж больно мне хочется посмотреть на лицо дяди, который поймет, ради кого он отменялся своих девиц и кого пас по барушникам. Я уверена, всем будет пиздец, выживут немногие, но это того стоит.
— И соусник! — прерывает наш заговор напоминание из-за двери.
Так. Похоже, именинница нас настойчиво выковыривает.
Нагрузившись по заказу бабушки Розы, мы кочуем в гостиную. Собственно, гостей немного: сама Роза Моисеевна, еще одна бодрая бабуська, которую мне представляют, как Раису, Герман и Эля с Олегом.
Сборище весьма колоритное. Приглядываюсь к Раисе и понимаю, что это скорее всего она нашептала моей бабушке или маме, что Гера — хороший вариант для такой старой девы, как я. Ладно, Раечка, мы с тобой еще сочтемся.
Олегу я не очень интересна, его больше занимает Эля и то, как она успокаивающе поглаживает его по коленке под столом, заставляя Розу Моисеевну поджимать губы. Походу, Раевскому нравятся и поглаживания, и недовольство юбилярши.
А вот Герман с момента моего появления в комнате следит за мной неотрывно. Мне даже становится немного не по себе. Особенно, когда его взгляд застревает то на моих губах, то на незакомуфлированных глазах, но на, черт ее подери, брошке из чешского стекла.
Ну не может же он до сих пор горевать о ненадетом мною лифчике?
Или может?
Старшее поколение нагоняет на меня тоску.
Здесь явно на меня возлагаются матримониальные надежды, и, судя по комментариям Розы Моисеевны, наше с Бергманом мнение никого не волнует. Бабки переглядываются со знакомым блеском в глазах.
«Я же говорила, хорошая девочка», — посылает Раиса Розе.
«Да. Врач опять же. Берем».
Если это не первая попытка взяться за Геру, то я понимаю его резко негативный настрой. Моя мама в свое время тоже активно сводничала, но потом вроде смирилась и завязала. То есть это я так думала, а она возьми и подкинь мне Германа Александровича, постоянно разглядывающего меня в неглиже. Я бы и сама с удовольствием посмотрела на него без одежды, а то только пощупать удалось…
Ой.
Кажется, задумавшись, я не совладала с лицом.
Бергман, смотрит на меня, приподняв брови.
А Роза Моисеевна уточняет:
— Что пощупать, Яна?
Ой, бля… Я вслух сказала? Знать бы еще, все предложение целиком или только его заключительную часть.
— Кружева, ба, — давясь смехом, отвечает, похоже, догадавшая о моих мыслях Эля. — Воротничок у тебя изумительный.
Она указывает на действительно красивый ворот блузы бабушки Розы.
— Ручная работа, да… — с сомнением глядя на меня, хвалится Роза Моисеевна. — А я уж подумала… Ты, Яночка, так на Геру смотрела, что я подумала, пора подавать второе…
Нет, я не покраснею, не покраснею. Ни за что!
Раевский, пытающийся не заржать в голос, приходит мне на помощь:
— Как вам в нашем теплом семейном кругу?
— Э… Весьма… — я стараюсь подобрать цензурное слово, но у меня определенно возникают с этим проблемы. Недосып и легкое похмелье не располагают к политесу.
— Некоторые еще не вошли в него, — ворчит Роза Моисеевна с толстым намеком, что, будь ее воля, этого бы никогда не случилось.
— Ну раз уж мне повезло, и я совратил Элю Давидовну, то теперь уж никуда не деться, — нагло троллит бабушку Раевский.
— Бесстыдство — это проблема современного поколения, — морализаторствует она. — Я хотя бы воспитала порядочную внучку. Нынешние девицы — это ужас! Для них постель без брака — это ничего особенного!
В этом месте тирады Бергман мечтательно закатывает глаза. А Роза Моисеевна не унимается.
— Кругом сплошные хищницы. Мальчику из хорошей с семьи с правильными ценностями очень тяжело в таком окружении.
Эля стучит закашлявшейся мне по спине.
Это я подавилась, представив, как хороший мальчик
