Талли хранила его письма в «Калифорнии» под одной из кадок с пальмами. За три года там скопилось их немало.
Между тем «дела с разводом» не продвигались совсем. Талли даже не пыталась заговаривать об этом с Робином. Одна мысль о таком разговоре приводила ее в ужас.
Одной-единственной думой, заботой и печалью Талли был теперь Бумеранг. Она чувствовала, как что-то тяжелое, как пресс-папье, давит на нее, не позволяя двинуться с места.
И тогда Талли переходила из спальни Дженни в спальню с Бумерангом и ложилась рядом с ним. Она убирала с его сонного лица волосы и целовала его, целовала его ступни и ладони, целовала его, пока, он не просыпался и не бормотал:
— Мам, я же хочу спать.
Утром Талли вставала вместе с ним и, несмотря на возражения Милли, сама гладила ему одежду, одевала его, кормила завтраком. Когда он возвращался из школы, Талли встречала его на автобусной остановке, пока он не сказал ей в конце концов, что второклассников мамы уже не встречают и что ему стыдно. После этого Талли не ходила его встречать на остановку, но всякий раз выходила в сад и издали смотрела, как он идет по улице.
Она смотрела на него и думала: «Вот во что превратилась моя жизнь. Зима. Я одна. Муж на меня не смотрит. Любовник оставил меня, и я не знаю, вернется ли он. Моя дочь спит наверху. Сейчас зима. Только мой мальчик и я на улице. Я выгляжу старой, усталой и толстой. Я выброшена жизнью. — Она посмотрела на свои запястья и подумала о Дженнифер. — Больше у меня никогда не будет детей. До конца жизни мне придется принимать гормональные препараты. Каждый день я сижу здесь в саду, отмораживая себе зад, и смотрю на восьмилетнего мальчика, которому скорее всего нет до меня дела. Я сижу здесь и стараюсь представить себе, будет ли тосковать этот мальчик по своей маме, если она вдруг возьмет и уедет?»
В середине марта Бумеранг попросил Талли, чтобы она поехала в Манхэттен на футбольный матч с его участием, — это был бы один из подарков ко дню его рождения. Талли согласилась. Бумеранг очень волновался, целыми днями говорил только об этом, а в последние два-три дня перед матчем упросил отца приходить с работы пораньше, чтобы потренировать его.
— Я хочу произвести на маму впечатление, — говорил Буми. — А то она никогда больше не поедет.
Талли рада была оказаться в обществе своих мужчин, и даже Робин казался в тот день повеселевшим.
— Как бы Дженни не замерзла на улице, — сказал Бумеранг по дороге в Манхэттен, — сегодня ветрено.
— Не замерзнет, Буми, — сказал Робин. — Ведь ее держит мама, а наша мама — это настоящая печка.
— Да, правда, мам, ты печка. Я помню, в больнице ты была такая горячая. Прямо огненная.
Талли с Робином переглянулись.
— Теперь я уже не такая горячая, Бумеранг, — сказала Талли. — Теперь я поостыла.
— Робин, мам, Робин, — поправил ее Бумеранг.
Поначалу все складывалось хорошо. Правда, дул сильный порывистый ветер, мяч постоянно уносило за пределы поля. Талли, держа Дженни в нагрудной сумке, горячо болела за команду Буми и то и дело подскакивала на скамейке. Бумеранг провел голевую передачу, и его команда выиграла со счетом 1:0.
Потом отцы мальчиков сами захотели немного поиграть. Талли и Бумеранг сидели в первом ряду и смотрели на Робина, бегавшего по полю в спортивных трусиках. «Его ноги не очень-то красивы, — подумала Талли. — Смуглые, в бугристых мышцах». Ей вдруг представилось, что и у Бумеранга будут такие же ноги, когда он вырастет, ведь он был очень похож на отца.
В перерыве, когда Робин подошел к ним, Талли сказала ему:
— В этих трусиках ты выглядишь очень сексуально.
— Правда? Спасибо за комплимент.
Талли захотелось, чтобы он нагнулся и поцеловал ее, но он не поцеловал. Подошла сестра Робина Карен и села рядом с Талли.
— Твоим мальчикам, кажется, очень хорошо вместе, — сказала она после обычных слов приветствия. — А у тебя как дела?
— Как всегда, — ответила Талли.
— Робин говорил, у вас были какие-то проблемы. Значит, теперь все в порядке?
— Все отлично, — сказала Талли. «Если не считать того, что у меня никогда больше не будет детей, — подумала она, — и что мысль о том, что мне придется оставить сына, затягивает меня на дно Марианской впадины».
— И вы не собираетесь разбегаться?
— Нет, конечно, — ответила Талли машинально. Ее внимание было приковано к молодой женщине, разговаривавшей с Робином.
«И не холодно ей в такую погоду в шортах? Судя по всему не холодно. Хотя и не похоже, что она играла в футбол». Талли вытянулась вперед, чтобы лучше видеть. Робин держал дистанцию, но вот женщина шагнула к нему, подсмотрела, улыбнулась…
У Талли сжалось сердце, и на какое-то мгновение она опустила глаза. Но только на какое-то мгновение. Ей нужно было видеть.
— Гм, Карен, — Талли очень хотелось, чтобы это прозвучало как бы между прочим, — а с кем это Робин разговаривает?
Карен посмотрела на поле:
— Я не знаю. То есть я не знаю, как ее зовут. Но она все время здесь вертится. Она подружка вон того, — Карен показала на одного из мужчин на поле, — вон того парня, кажется.
Но Талли уже не слушала. Она не могла спокойно сидеть на месте. Она вскочила со скамейки и принялась мерить ее шагами.
— Мам! — закричал Бумеранг. — Куда ты? Иди к нам!
Но Талли ничего не слышала. «У тебя нет права, нет права, нет права», стучало у нее в голове. Она старалась не смотреть больше на Робина. Нет права… Но что же это такое? Талли чувствовала, что разум уже не помогает ей. Что же это такое? Как же это могло случиться? Значит, все эти годы у Робина в Манхэттене была любовница?
Талли почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она стала искать их взглядом и с большим трудом, наконец, нашла: он на поле, а она — у бровки, смеется.
Здесь, в Манхэттене? Всего в нескольких минутах езды от дома?
«О чем, о чем я думаю, что я делаю? — говорила себе Талли, стараясь унять дрожь в ногах. — Прекрати».
Время шло. Время шло и на трибунах, и на поле. Время шло везде. Время шло вокруг Талли. Но она продолжала ходить взад-вперед, стараясь овладеть собой.
Она вдруг вспомнила Джека. Неотчетливо. «У тебя нет права, — еще раз пробарабанило у нее в голове. — Таких прав у тебя больше нет. Нельзя обвинять Робина, нельзя ни о чем спрашивать, нельзя хотеть знать. Ты получила то, что заслужила».
Что-то острое внутри нее все кололо и кололо ее. Талли не помнила, как она вынесла ужин у Стива с Карен. Она все время стискивала зубы — не разговаривала и почти ничего не ела.
