отточенные соблазняющие действия не могут так пробить мою броню, как этот домашний образ. Мне надо взять себя в руки. В спальне я судорожно меняю футболку на более закрытую рубашку и привожу волосы в порядок. Глянув в зеркало, понимаю, что, кажется, перестаралась. Фланелевая рубашка застегнута под горло, хотя в доме жара, а прическе может позавидовать любая старая дева из анекдотов.
Когда он появился? Виктор же должен был отсутствовать неделю? Прошло всего четыре дня… Я уже могу ехать домой? Уже поздно в ночь тягать Тимку… И я боюсь в ночи по трассе, столько несчастных случаев…
А наш… договор… Он в силе? Я точно помню, что подписывала бумагу со сроком в неделю…
Загоняя свои мысли куда угодно, лишь бы не вспоминать внимательные глаза, легкую щетину и щемящий момент, я спускаюсь по лестнице в холл, где слышен баритон Воронцова и звонкий щебет Тиль.
Смущаясь, иду на зов девочки:
— Смотри, что мне папа привез! — она показывает мне милейшего плюшевого зайца в джинсовом комбинезоне.
А с верхней площадки, поднявшись на кованые вензеля решеток и перевесившись через перила, подает голос Тимка:
— А мне тоже привезли подарок! Сейчас покажу… — и дергается, чтобы слезть, но его движение слишком резкое.
Прямо у меня на глазах, его ножка подворачивается. Тимошка теряет равновесие и, взмахнув ручками, летит вниз.
Крик застревает в горле, сердце обрывается, меня в миг окатывает ледяной пот.
Рвусь к Тимке, но стоящий ближе к лестнице Воронцов успевает первым.
Мелкий с оглушительным визгом падает на Виктора, который, покачнувшись, умудряется на разжать руки, когда пятнадцатикилограммовый камушек падает на него с трехметровой высоты.
Под шум крови в ушах я подлетаю к Воронцову, протягивая руки, чтобы забрать свое сокровище. Перепуганный Тимка ревет во всю мощь легких, но Виктор не отдает мне ребенка.
— Успокойся! — шипит он на подвывающую от ужаса меня, хотя у самого в лице не кровинки. — Или напугаешь слезами, или ругать будешь!
Он очень точно характеризует мое состояния. Я на грани между вцепиться в Тимошку и орать от страха.
Прижимая к себе заходящегося плачем ребенка, Воронцов идет на кухню, где на пороге с огромными от испуга глазами комкает полотенце Екатерина.
Меня трясет так, что я понимаю, брать Тимку на руки в таком состоянии — плохая идея.
Стою, замерев на месте и отходя от шока, пытаюсь глубокими вдохами угомонить бешено стучащее сердце. Сквозь отупение к мозгу прорывает тоненькое хныканье. Эстель тоже напугалась и теперь, размазывая слезы, жмется к моим ногам.
Дрожащими руками глажу растрепанные хвостики:
— Все хорошо. Не бойся. Тиль, все хорошо…
Кто бы меня саму успокоил. Ужасный момент, вспарывая ил прошлого, поднимается на поверхность воспоминаний, вставая перед глазами и парализуя, но плачь девочки заставляет меня собраться.
Взяв детскую ладошку ледяными пальцами, на подгибающихся ногах иду на кухню, где среди уютной атмосферы и запаха тимьяна, страхи чуть-чуть отступают. Не до конца, но они уже за плечом, а не застилают мне взор.
Всхлипывающий Тимошка усажен на стул, а Виктор сидит перед ним и строгим, но спокойным голосом отчитывает его.
— … маму напугал, Екатерину. Нельзя, значит, нельзя. Ты понимаешь?
Тим согласно шмыгает, а заметив меня, слетает с табуретки и бросается ко мне:
— Прости, мам, прости…
Еле успеваю опуститься на корточки, чтобы поймать его в объятья. Сердце сжимается. Целую горячие мокрые щечки, зареванные глаза.
— Не делай так больше, Тимош, — а саму еще потряхивает.
Тимка чувствует и опять начинает заводиться.
— Так, — веско прекращает новый виток истерики Воронцов. — Тимофей, ты мужик. Возьми себя в руки и помоги Екатерине сделать чай для мамы.
Стреляю на Виктора злым взглядом. Командует ребенком! Чужим! Да какой он мужик? Ему пяти еще нет, чуть не убился…
Воронцов встречает мой взгляд прищуренными глазами.
— Не делай из него девку.
— Это ты из своей дочери делай солдата! А сама разберусь!
Екатерина демонстративно достает пузатый заварочник и с громким стуком ставит его на стол, давая понять, что она против скандалов при детях.
Виктор выталкивает меня из кухни и даже закрывает за нами дверь, отрезая назревающую ссору.
— Варвара, ты сейчас ему привьешь кучу страхов и чувство вины. Все обошлось. Он запомнил, что надо быть осторожнее. Напугался сильно. И ты его пожалела. Все. Возьми себя в руки. Момент был и прошел.
Он меня резонит, и я где-то даже понимаю, что Воронцов прав, но это не мешает мне злиться:
— Ты такой умный, потому что это не твоя дочь чуть не погибла!
— Тиль в прошлом году прыгала с гаража в коньках. Я знаю, о чем говорю. Не надо делать из меня чудовище! Я тоже испугался, но меня тебе не жалко, не так ли?
Он напряженно поводит плечами. И мне становится стыдно, Виктор ведь Тимку спас, а я…
— Прости, — обхватываю себя руками. — Спасибо тебе. Я очень благодарна.
— Это стресс выходит, Варь, — очень мягко отвечает он, не став упираться и играть в оскорбленное достоинство. — Чаю попьем. Я привез конфеты, которые ты любишь. А потом пойдешь спать. Детей я сам уложу.
— Еще раз прости, — тру руками лицо, — не знаю, что на меня нашло.
Хотя, на самом деле, догадываюсь.
Я остро ощущаю, что Тимке не хватает мужского образца в жизни. Воронцов все сделал правильно, а я так не могу. Я женщина. Единственное, чему я не смогу научить ребенка, это быть мужчиной. И если так и будет продолжаться, я превращусь в клушу-наседку, а Тимка в маменькиного сынка. Нужен мужской пример, и тренера, с которым мы занимаемся, недостаточно.
Я долго плещу в лицо холодной водой, чтобы не выглядеть заплаканной. Тимке это неполезно.
Когда я возвращаюсь на кухню, стол накрыт, чай для взрослых разлит по чашкам. Детям Екатерина навела какой-то отвар с сиропом. Тимошка тянется рукой к конфетам, но смотрит на меня и отдергивает руку.
— Смелее, Тимофей, — подбадривает его Виктор. — Ты не наказан. Ты не сделал ничего плохого. Но впредь будь внимательнее.
Тимка растерянно хлопает глазами, и я понимаю, что он еще не знает слово «впредь».
— В будущем, — поясняю я ему. — Все хорошо, Тимош. Я не сержусь. Виктор Андреевич прав, просто будь осторожнее.
Чаепитие проходит ровно, но я чувствую себя немного заторможенной. Всплеск кортизола и адреналина сошел на нет, и я опустошена. В самом деле начинает тянуть в сон. Баня, чай, стресс…
Но прежде чем доверить Воронцову уложить детей, я все-таки тискаю их минут пятнадцать, как бы извиняясь за свою
