Я делаю глубокий вдох и смотрю ему в прямо в глаза.
— Тогда почему ты так суетишься из-за Коннора?
Выражение его лица смягчается, и он делает шаг назад.
— Потому что единственное, что убивает меня больше, чем прикосновения к тебе, это смотреть как это делает кто-то другой.
— Ты отказался от права решать это. На этот раз решение за мной, и раз я не могу быть с тобой, то тогда буду с Коннором.
Я не понимаю, как смогла сформулировать сказанное, пока слова не вылетают из моего рта, но потом уже слишком поздно.
У него такой вид словно я ударила его.
— Ну, конечно. Прекрасно. Я пойду скажу Эрике.
Он берет рюкзак и направляется к двери. Дойдя до нее, он поворачивается ко мне.
— Просто из любопытства, если я буду играть в любовной сцене с Зои в моей новой группе, тебя это заденет?
Теперь моя очередь чувствовать себя так, словно меня ударили, но я не позволяю ему увидеть это.
— Итан, я только что провела последние восемь недель, учась не обращать внимания на тебя каждый раз, когда ты попадаешься мне на глаза. У меня это уже довольно хорошо получается.
Он кивает и одаривает меня горькой улыбкой.
— Рад за тебя.
Спортивный зал кампуса.
Я учусь в этой школе уже больше восьми месяцев и это впервые, когда я переступаю порог этого помещения. Он большой. Как и все в этой школе.
Первый этаж оснащен кардио и силовыми тренажерами, а на втором располагается зона для тренировок со свободным весом и различные специализированные залы для занятий йогой, пилатесом и боксом. Имеется даже площадка для игры в ракетбол.
Похоже, Ева Бонетти, чье имя красуется на двери, была щедрой покровительницей искусств.
Руби посоветовала мне попробовать себя в боксе. «Сними немного стресс», сказала она. «Перестань быть унылой стервой». «Представь, что груша – это глупое симпатичное личико Холта».
Я прихожу к выводу, что мне это не повредит. И вот я здесь, на моих руках новенькие боксерские перчатки, моя решимость непоколебима. Я полна решимости выплеснуть часть эмоционального давления, которое нарастало внутри меня последние несколько месяцев.
Сейчас вечер пятницы, поэтому зал почти пустой. Разумеется, у большинства студентов колледжа есть более интересные планы на выходные, чем заниматься выплескиванием гнева. Но я не одна из них.
Когда я приближаюсь к боксерскому залу, я слышу доносящиеся изнутри приглушенные звуки.
Проклятье! Мне и в голову не приходило, что кто-то еще тут будет здесь.
Я подхожу к двери и заглядываю внутрь через стеклянную панель.
У меня перехватывает дыхание.
Это он.
Широкоплечий в майке-алкоголичке, его руки напрягаются при каждом ударе о грушу. Джебы и апперкоты переходят в колотящиеся удары наотмашь.
Каждый раз, ударяя по груше, он издает стон, выражение его лица напряженно и переполнено гневом. Снова и снова перчатки ударяют и издают хлопающий звук. Я практически ощущаю на себе его силу сквозь дверь.
Холодная дрожь пробегает вдоль моей спины.
У него такой отчаявшийся вид. Словно он борется за свою жизнь. Наносит удар за ударом, но, по всей видимости, не получает никакого удовлетворения. Казалось бы, я должна радоваться, что он испытывает столь сильные страдания, но это не так. Мое горло сжимается под натиском эмоций, которые я не хочу чувствовать.
Он продолжает колотить грушу. Его руки располагаются по разные стороны, тело поворачивается под таким углом, что силы только приливают. Затем он начинает пинать ее ногами и вслед за этим – коленями. Он прилагает столько усилий, что я чувствую вибрацию через пол. Он бьет быстрее и быстрее. Звуки, исходящие от него, становятся более раздраженными, пока он наконец не останавливается и не хватается за грушу в попытке отдышаться. В его лице отражается абсолютное поражение.
— На хрен все! — говорит он со стоном, прижимаясь к эмблеме «Эверласт». — Черт, черт, черт, черт, черт.
Я так отчаянно хочу узнать, что же творится у него в голове. Мне очень хочется сказать ему, что он все уж слишком усложняет. Что между нами все может быть легко и правильно, если бы он просто сдался.
Но я знаю, что он не поверит мне.
В любом случае, уже слишком поздно. Урон причинен.
Сейчас мы уже ничего не исправим.
Когда он снимает свои перчатки и бросает их в стену, я перекидываю рюкзак через плечо и ухожу. Каждая часть меня протестует. Умоляет вернуться.
Я не делаю этого.
Каждый шаг, отдаляющий меня от него подобен ходьбе по зыбучим пескам.
К тому времени, как я дохожу до лестницы, до мне снова доносятся звуки его стонов.
— Знаешь, он скучает по тебе.
Я и не думала, что кто-то знает о моем тайном уголке для чтения в дальнем конце театрального корпуса, но стоило бы догадаться, что Элисса наполовину ищейка.
Я закрываю книгу, не зная, что сказать. Она помогает мне, усаживаясь рядом со мной и заполняя тишину.
— Знаю, ты думаешь, что он придурок или еще что-то в этом роде, но… прежде я никогда не видела, чтобы мой брат так сильно страдал из-за кого-то. Он словно призрак той версии себя, когда он был с тобой.
Из меня вырывается горький смешок.
— Тогда, может ему не следовало бросать меня.
Она ковыряет трав сбоку от себя.
— Он думает, что защищает тебя.
— Ну, он неправ.
— А вдруг прав? — Она приподнимает руку, чтобы защитить глаза от яркого солнца. — Что, если бы он остался и его страхи, заставили бы уйти тебя? Это было бы менее болезненно?
Я пожимаю плечами.
— Думаю, мы никогда это не узнаем, да?
Она немного молчит, потом говорит:
— Он неплохой человек, Кэсси. Он просто… травмирован. Напуган.
Я моргаю и тоже начинаю ковырять траву, пытаясь унять жар, поднимающийся по моей шее.
— Я знаю. И сейчас, благодаря ему, я узнала, что это такое.
Она ничего не отвечает на это. Я и не жду, что она мне ответит. Своей фразой я положила конец этому разговору, и мы обе знаем это.
Она встает.
— Ты хотя бы скучаешь по нему?
''Больше, чем я скучала по чему-то или кому-то в своей короткой непримечательной жизни.''
— Я очень сильно пытаюсь не скучать.
— И как получается?
— Едва ли.
— Прости.
— Элисса, тебе не за что извиняться. Твой брат, другое дело…
Она кивает.
— Думаешь, ты когда-нибудь сможешь его простить?
Я вздыхаю.
— Я не знаю. Честно.
Это правда. Мне бы хотелось думать, что я смогу преодолеть все это, но я не знаю, достаточно ли сильна́.
— Я надеюсь, что сможешь, — говорит она. — Вы двое созданы друг для друга. Я чувствую это сердцем.
Что меня раздражает больше всего, так это то, что я знаю, что она права.
Я просто не понимаю, как такое возможно.
Сегодня день выступлений.
Мы репетировали наши сценки четыре недели. За все это время Холт и я едва ли обменялись парой слов.
Избегание друг друга – превратилось в форму искусства для нас обоих.
Моя группа исполняет сцены из пьесы «Трамвай “Желание”». Коннор играет Стэнли. Я – Бланш.
Сейчас я понимаю, почему Эрика изначально хотела, чтобы Холт сыграл Стэнли. Он идеален для этой роли – угрюмый, напряженный, полный смятения и страсти, неуверенный в себе и потому полон агрессии. Коннор очень хорошо справляется, но и Итан был бы великолепен.
Играть Бланш – для меня вызов. Она – южная красавица в годах, расстроенная самоубийством своего мужа. Ее преследуют образы того, как она застала его в постели с другим мужчиной. Ее смущает жестокий тупица-муж сестры, и она борется с первобытным влечением к нему.
Пока мы готовимся к выходу, я украдкой заглядываю в аудиторию. Все наши одногруппники уже там, как и второкурсники. Я вижу Холта, он плотно сжимает челюсть и беспокойно сидит на месте, пытаясь проявить заинтересованность к тому, о чем говорит Лукас.
Как только Эрика объявляет нашу сцену, Холт встает и выходит из театра.
Несмотря на то, что мне немного обидно, я также чувствую облегчение.
