ее до самой глотки — мысленно.
— Выйди.
— Нет.
Закрыл дверь.
Ловушка захлопнулась.
Инстинкты вытеснили все мысли…
Леонид
— Что ты делаешь? Ты… Уходи! — забилась у меня в руках.
Подо мной. Такая горячая, жаркая, страстная.
Нежная и вызывающая одновременно.
Рванул сорочку. Звук разорванной ткани только подстегнул мои желания. Еще ее очень удобно было обмотать и обездвижить, перевернуть девчонку, поставив в позу собачки.
— Ты без трусиков. Почему ты до сих пор без трусиков, Ясмин? — звонко шлепнул по ее обнаженной плоти.
Сгреб пальцами крепкую попку, превратив хват в болезненный щипок.
— Аааа… Уходи! К шлюхам своим иди! — ругнулась.
— Но ты же хочешь. Хочешь и провоцируешь. Тебе терпения не хватает, да?
— Не провоцирую! — начала вырываться довольно энергично.
Потом и совсем вонзила зубы в мою кисть, чуть выше запястья. До крови укусила, моя мелкая.
— Провоцируешь! — отвесил еще один шлепок.
Пальцы с хлопком опустились на нежнейшие половые губки, сухие и припухшие от жестких касаний.
— Дверь не заперта. В прошлый раз, ты меня видеть не хотела и даже комод подвинула. Сейчас лежишь. Дверь открыта. Ты без трусов. На трах нарываешься. Член манит?
Перехватив жестче, вдавил Ясмин в кровать, приставив распухший, каменный член к ее тугой щелочке, надавил. Она запищала и снова попыталась укусить.
— Хочу, чтобы снова текла. Хочу, чтобы текла…
— Обойдешься. Пусть твои шлюхи на тебя текут, а я не стану. Больше… Никогда! — выкрикнула. — Ты мне такой не нравишься!
— Не нравлюсь… — укусил за плечо, поцеловал, снова укусил.
Сжав пальцами член под уздечкой, начал водить по дырочке.
— Твоя щелочка думает иначе. Смазка покапала. Тебя заводит.
— Ммм… Ууууу… Нет.
— Заводит.
Тело сотрясало от приливов. Один за другим.
В голове просто хаос.
Рвало на части хочу и должен. Еще много я не должен делать, но делаю, делаю, и мне одуряюще сладко.
— Хочешь… — толкнулся головкой в ее текущую от предвкушения дырочку.
Едва не кончил, вынул, хрипя. Легкие стали крошечными. Воздуха не хватало.
Вынул и… приставил ствол к другой дырочке, еще более узкой, сжавшейся от страха.
— Ты что творишь?
— Беру…
Начал давить.
— Ты хотела узнать. Вот пожалуйста. “Хочу знать. Все. Я хочу знать все!” — передразнил. — Все еще хочешь? Хочешь, Ясмин? “Почему ты ходишь к ним, а не ко мне? Что они тебе дают?” Вот это дают. Тупо выебать все свои дырки. От пизды до жопы и обратно.
Она застыла, а потом взвизгнула:
— Ты поклялся, что не причинишь мне вреда! На крови поклялся.
Меня ошпарило. Пожалуй, даже сильнее, чем всем.
В груди будто лопнуло что-то. Связь между разумом и сердцем потеряна. Осталась только похоть, бьющаяся на самом конце, с потребностью просто толкаться, двигаться, брать без оглядки.
— Ты поклялся!
С трудом услышал эти слова и застыл. Ясмин всхлипывала.
Тело прошило огненной судорогой, а нутро заледенело.
Что я творил?
Хрип. Сердце на разрыв. Это самое жуткое. Как в одном из кошмаров. Я беру все, что хочу, без торомозов, она просит меня остановиться, и когда отпускает раж, я понимаю, что стало слишком поздно… Для всего.
Я застыл. Похоть и желания все еще при мне, но тяжелые, как груз, который всегда при мне. Как камень за пазухой, сейчас он начал весить не меньше тонны.
Застыл. Пот лился градом. Прокушенная рука ныла. Член пульсировал.
Прислонился лбом к мокрой спине Ясмин.
Такая тонкая.
Меня снова прошило насквозь кошмарным видением.
Остановиться — самое верное сейчас.
Хватило сил притормозить в самый последний момент, но двигаться я не мог.
Ясмин осторожно шевельнулась и двинулась в сторону. Я повалился на ее кровать спиной, тяжело дыша. Закрыл глаза.
Сейчас сбежит. Струхнет в сторону…
Она встрепенулась.
Легкий топот. Умчалась…
Вот и все.
Все?
Нет…
Я же не могу отпустить.
Сел на кровати, как будто пьяный. Кто кого измотал больше? Мне кажется, я проигрывал в сухую.
Снова топот…
Ясмин прибежала с аптечкой и залезла на кровать, сбросила обрывки ночнушки в сторону, как тряпки ненужные.
Зажгла свет.
Пальцы тряслись, глаза сумасшедшие…
— Что с этим делать, скажи? Я не очень хорошо умею. С этим…
— Болит, да? Попа?
Я ее чуть в зад не отымел. Совсем кукухой двинулся.
— Я не про себя. Я про тебя. Твоя рука. Я укусила. Выглядит некрасиво. Опухло… Что сделать, скажи? Ты говория, я буду делать. Тебе, наверное, левой рукой не удобно, — затараторила.
— Я хорошо управляюсь левой рукой. Сам.
— Нет! — жестко отрезала.
Еще и аптечку к груди прижала, как драгоценность.
— Я не маленькая. Я не глупая. Я не… Я не криворукая, в конце концов. Ты можешь мне доверить и довериться… тоже. Просто скажи, объясни. Я пойму. Я все-все пойму, — вытерла слезы.
— Ну что ты поймешь, ягненок. Мы разные. Мои желания не для такой нежной девочки, как ты. Больше не повторится.
Как тяжело говорить.
Еще тяжелее, когда изнутри до сих пор пекло. Ведь демон косился на Ясмин — ее кожа, вздернутая кверху грудь, тугие соски, до сих пор торчком. Она голая со мной на кровати и лучше не знать, как сильно изнутри топило желанием продолжить.
— Так мы обрабатываем твою рану? Или нет? — спросила она. — Ты упрям. Я буду упрямее тебя.
— Вот как? — заинтересовался невольно.
Хотя, к черту эти расшаркивания о якобы невольной заинтересованности. Я давно и глубоко, прочно на нее подсел.
— Это я с малых лет занималась танцами, а не ты. Меня сломало, а не тебя. Ты и представить себе не можешь, как много ты для меня значишь. Я была вне себя от счастья, когда узнала, что мы поженимся. Я не знаю, о чем думал ты в день нашей свадьбы. Но я, пока ты держал меня за руку, и надевал на палец вот это кольцо, все время повторяла: “Клянусь любить тебя в горе и в радости, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас”.
Я мог бы привычно отмолчаться или снова уйти в себя. Но внезапно выдал:
— Я думал о том, как буду тебя трахать.
Выдохнул. Начал диктовать, что делать. Ясмин обработала мою руку.
— Правда думал? — шепнула пересохшим голосом.
Я почувствовал ее
