всем девушкам обрезание, если они не хотят быть убитыми.
— Пизд… Пипец, короче.
— Это да. Я хотел защитить девушку, но меня отвели в комнату.
— Ты никогда не сможешь спасти всех.
— Смогу, если стану наследником. Ты сам сказал, что после обряда я стану официальным наследником и мое слово будет что-то значить. Верно?
— Верно, — жду я возле кухни, пока он съест свой плов, и веду его обратно.
— Абдул? — меня всего передернуло, но я киваю. – А это значит, что я перестану быть сыном своего отца? Харитона. Он так и не пришел за мной. А я верил. И маму убеждал.
— Он придет. Будь уверен. Сейчас главное – ни во что не суйся.
— Это я помню. Почему ты нам помогаешь?
— Хватит болтать, иди готовься к тренировке.
Когда я открываю дверь в комнату, пропуская его, на глаза попадается заплаканная Ева. Хочется успокоить ее, сказать, что ничего страшного не произошло. Но я не стану. Сейчас и до самого обряда никто не должен даже заподозрить, что мы связаны.
Остается только дрожать внутри от грядущей стихии, которая либо даст покой, либо уничтожит все на корню. Хорошо, что есть Самсонов, который наготове со своими людьми. Но штурм любого здания ни к чему хорошему никогда не приводил. И начинать семью с моря крови – тоже не самое верное решение. Я верю в Данилу больше, чем в себя. Он выдержит все, даже не пикнет, а вот насчет Евы не уверен. Можно было, конечно, сказать ей, как все будет происходить на самом деле, но ее истерика будет нужна для правдоподобности, чтобы ни у кого и в мыслях не промелькнуло, что это все ловушка для всех обитателей дома Ибрагимова.
Но все это, конечно, хорошо на словах. Но даже моя уверенность в успехе буквально стала таять на глазах, когда в дом в назначенный срок начали собираться гости. Их пропускают по особым приглашениям. Охраны столько, что даже мышь не проскользнет. А штурм такого количества боевиков будет просто самоубийством. Сама Ева, облаченная в светлое, как и большинство женщин нервничает и часто заламывает руки, почти не отходя от Данила. Сам он, тоже во всем белом, проходит ряд испытаний, цель которых – выявить, достоин ли он стать настоящим сыном этой семьи.
С ним на протяжении получаса общались какие-то старейшины, задавали вопросы, смотрели, как он проходит испытания. А я смотрел на Рашида, который словно впитывал каждое движение пацана, каждое нерусское слово. Каждую деталь происходящего. В какой-то момент, когда женщины заголосили, а старейшины выдали свое согласие, Ева занервничала. Скорее всего, держится из последних сил. Она должна перенести страшное – обращение своего православного сына в исламскую религию, должна молчать, как молчат другие женщины. Но в какой-то момент она не выдерживает, когда Данилу поднимают с колен, заканчивается молитва и появившийся врач приглашает Данилу за ширму.
Она хочет схватить Рашида за руку, но я оказываюсь быстрее. Отстраняю, за что получаю благосклонный кивок хозяина.
— Проследи, чтобы она не дергалась
Ева качает головой, молит взглядом, но я удерживаю ее одной рукой чуть выше локтя, затем второй, когда ее истерика начинает набирать обороты.
— Как ты мог это допустить? — шепчет она еле слышно. И, не будь я так близко, вряд ли бы расслышал. – Они теперь никогда его не отпустят. Все они.
Я мельком смотрю на море глаз, направленных на ширму, за которой Даниле делают мусульманскую процедуру.
Ева дрожит, мои пальцы еле-еле терпят, чтобы не стереть слезы сее щек.
— Отпусти, не трогай меня больше. Никогда не трогай, – еще один шепот, и она вырывается. Встает с колен и во все глаза смотрит на вышедшего из-за ширмы старейшину, который поднял руки вверх и прогаркал что-то о новом сыне Аллаха, о мальчике, который сегодня стал мужчиной.
Еву наконец пускают к сыну, а Рашид на радостях закатил настоящий пир. Всех приглашают на задний двор, где столы уставлены восточными блюдами, на которые тут же налетают все. Курят кальян на подушках, смотрят, как танцуют девушки, расслабляются по полной.
А я собираюсь вмешаться, теперь мне нужно только развести Рашида на разговор, который либо все уничтожит, либо даст мне хороший шанс. Оставив Еву плакать рядом с Данилой, который сидит и пытается прийти в себя, я отхожу в туалет и снимаю с себя все лишнее. Достаю заранее приготовленный костюм и тут же переодеваюсь. Внутри все кипит от злости, хочется просто прирезать Рашида и всех, кто здесь находится, но я стараюсь взять себя в руки. Теперь мне нужно только не злить Рашида, а надавить на его больное место и предложить то, чего он давно так жаждет.
Стоит выйти из туалета, как меня обращаются все взгляды местной элиты. Еще бы, я выгляжу клоуном в этом храме. Но я не теряюсь. Подмигиваю, кому нужно, беру с подноса пахлаву и довольно вальяжно прохожу в зал, где проходит основное празднество. Данилу, с трудом передвигающегося на своих ногах принесли сюда, а Ева стоит рядышком, слепо рассматривая восточный танец. Ее глаза стали как два рубля, когда я делаю несколько шагов вперед и пристраиваюсь сзади, начиная делать несколько восьмерок. Девушка заметив меня, пугается, отскакивает. Я корчу моську и широко улыбаюсь охеревшему от такой наглости Ибрагимову.
— Убить его! – тут же кричит он и на меня наставляется пара десятков стволов разной длины. В такой момент впору обосраться, но я только шире улыбаюсь.
— Так, значит, хозяин самого знаменитого в стране рода встречает гостей на посвящении своего сына, Рашид? Я пришел с миром…
Он сжимает челюсти, сужает глаза и выстреливает взглядом в Ильдара, который тут же подрывается меня обыскивать. И пока он это делает, Рашид опускается обратно на спинку своего ложа и кивает на замершего Данила и Еву, лицо которой покрылось мёртвой белизной.
— Не знаю, как ты сюда вошел, но теперь это мой сын. По всем законам Корана и вашей страны.
— Вот как? Не скажу, что я удивлен или расстроен. Я скорее пришел тебя поздравить.
— Поздравить? — Густые брови поднимаются на небывалую высоту, как и рука, которой он командует. — Уберите оружие. Мне стало любопытно.
Люди опускают стволы, расходясь по своим местам, давая мне возможность подсушить штаны. А Ильдар тем временем продолжает тщательно меня обыскивать.
— Ильдар, осторожнее,
