— Она была расстроена тем, что все её дети покинули родительское гнездо. Это нормально, Роуз.
— Я не хочу, чтобы она забирала Дэйзи обратно, — неожиданно выпаливаю я.
Скотт снова хмурится.
— Почему? У тебя есть какая-то извращенная фантазия о том, чтобы вырастить её, став матерью, потому что Коннор не хочет иметь детей от тебя?
— Пошел ты нахуй, — ругаюсь я. Я хватаю свою сумку и неловко поднимаю один из контейнеров на руки. Скотт не предлагает понести его за меня (не то чтобы я ему позволила). — Выпроводи себя сам.
— С удовольствием.
Я с трудом открываю дверь одной рукой. На этот раз у меня нет Коннора за спиной, чтобы взять коробку и помочь. Сначала мне это удается. Я проскакиваю в дверь и направляюсь по коридору, делая прерывистые вдохи, которые проскальзывают в мое горло, как хрупкие ножи.
У лифта контейнер выпадает из моих рук. Крышка трескается, и я торопливо складываю каждый предмет одежды, прежде чем поместить его обратно.
Я не хочу копаться в своей голове, но чем дольше я это делаю, тем больше чувствую, как прошлое шепчет мне в шею, словно холодный, знакомый призрак. Я вижу свою старшую сестру, Поппи, которая выросла раньше всех нас, которая практически в мгновение ока оказалась за бортом, вышла замуж и забеременела.
Когда она ушла, мама сосредоточила всё свое внимание на мне, заставляя меня продолжать заниматься балетом, посещать каждую тренировку и сольный концерт, заполняя моё расписание ужинами и приемами. И я хотела, чтобы она мной гордилась. Как ещё можно отблагодарить того, кто дает тебе всё, что ты хочешь? Кто осыпает тебя всевозможными вещами? Ты становишься той, над кем они могут торжествовать; ты становишься их главным призом.
Коннор прав. Он говорит о финансовых ценностях. О выгоде. О стоимости возможностей. Есть цена, которую ты платишь, вырастая в роскоши. Ты чувствуешь себя недостойным всего, что тебя окружает. Поэтому ты находишь способ быть достойной этого: быть умной, талантливой и успешной.
Создавая свою собственную компанию.
С Calloway Couture я могла заставить отца гордиться собой, показать ему, что я могу пойти по его предпринимательским стопам. Провал моей компании ощущается не только как провал моей мечты, но и как провал моего положения в семье. Моё право иметь всё прекрасное.
Но я должна помнить, что ещё значит для меня моя компания. Чем она была. Как она меня спасла. Она была отдушиной, где я могла заниматься творчеством, несмотря на постоянные придирки моей матери. Я приходила домой, растирала пальцы ног, вымученные пуантами, и делала наброски на кровати, наедине с собой. Мне было двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Я находила утешение в моде. Я находила покой и счастье.
Это было что-то для меня. Моя мать не могла забрать мои эскизы. Она не могла сделать их своими. Я создавала каждое платье, каждую блузку и юбку. Они были глиной, которую я могла лепить, даже если она и продолжала пытаться лепить меня.
А потом я уехала в Принстон, когда мне исполнилось восемнадцать. Моя мать потеряла меня, дочь, с которой она больше всего ссорилась, но только потому, что я была той дочерью, к которой она обращалась, с которой она разговаривала, с которой проводила ночи, которая слушала её болтовню и советы, даже если я предпочитала не принимать их. Мне нравится, что она любит меня. Я просто хочу, чтобы она позволила мне хоть на мгновение выдохнуть.
После моего отъезда у мамы осталась Лили. Но она отмахнулась от неё, посчитав, что её ждет жизнь с Лореном Хэйлом, наследником многомиллиардной компании, почти такой же прибыльной, как и Fizzle.
Так что осталась Дэйзи.
Я точно знала, что случится с ней, как только я поступлю в колледж. Я знала, что она займет мое место в роли непревзойденной дочери, готовой сказать «да» своей матери, как только я закрою дверь. Но в подростковом возрасте я боролась с мамой на каждом шагу. Я была стервозной и упрямой.
Моя сестра совершенно не такая.
Я заплакала, когда закончила распаковывать вещи в своей комнате в общежитии. Я была достаточно умна, чтобы понять, что произойдет. И я ничего не могла с этим поделать. Дэйзи подчинялась желаниям моей матери, её эгоистичным приемам. Она записала бы Дэйзи на столько занятий, что та бы не смогла бы продохнуться. Она заставила бы её встречаться с кем угодно. Она бы одевала её в модные бальные платья с большим количеством рюшек и кружева. И она расхаживала бы с ней, как с игрушечной куклой без голоса и мозга. Сколько бы я ни звонила Дэйзи, чтобы узнать, как у неё дела, послушать, как её голос надрывается прежде чем она добавит лживого оптимизма, я не могла изменить ход событий.
Я думала, что Дэйзи обязательно подсядет на наркотики.
Была уверена, что она будет слишком усердно развлекаться, пытаясь добраться до воздуха, который моя мать всегда высасывала.
Я справилась с этим, рисуя в альбоме для эскизов в том доме. Я не могла видеть в этом решение для Дэйзи. Я видела только темноту. И я никогда не прощу себе того, что произошло, как я была слепа.
Я сосредоточилась не на той сестре.
Лили шла по этой темной дорожке, питая зависимость, которую мало кто понимает.
Дэйзи ещё даже не была близка к этому.
Но я боюсь совершить ту же ошибку: не помочь Дэйзи, как я опоздала с Лили. Я не хочу, чтобы моя мама использовала Дэйзи в модельном бизнесе только для того, чтобы она могла похвастаться перед своими друзьями из теннисного клуба. Я хочу, чтобы моя сестра смотрела поздние ночные киномарафоны, устраивала вечеринки и ела слишком много мороженого. Но её детство уже состоит из возвращения домой с усталыми глазами после полуночной фотосессии, из походов на встречи, где люди щипают её за талию и называют толстой.
Это моя цена, которую я плачу за свое благосостояние.
Я уверена в этом.
Как бы я ни хотела спасти своих сестер и просто держать их рядом, я чувствую, что мне суждено наблюдать за их падением.
13. Коннор Кобальт
.
Я смотрю на часы. 4 часа утра. Стационарные камеры на балках в кухне снимают меня, но вряд ли кто-то захочет наблюдать за мной, одним, прямо сейчас. Я просто получаю удовольствие от мысли, что Скотту придется просмотреть несколько часов записей, на которых я занимаюсь однообразными делами, например, учебой. Я нахожу время, чтобы показать камерам средний палец, даже если это по-детски.
Райк бы точно так сделал.
И, если я могу сказать Скотту, чтобы он отъебался в четыре утра, то я с радостью воспользуюсь этой возможностью. Выгоды — это просто чертовски замечательно.
Я наливаю черный кофе в большую кружку и ставлю кофеварку на место. Как только я поворачиваюсь, я вздрагиваю и чуть не проливаю горячую жидкость на свою рубашку и брюки.
— Черт возьми, Роуз.
Она одета в свой черный шелковый халат, но я сосредоточен на её руках, которые крепко держатся на бедрах.
— Ты так и не пришёл в постель.
Я делаю глоток кофе и плавно прохожу мимо неё, направляясь к кухонному столу, бумаги разложены вокруг моего открытого ноутбука.
— Завтра у меня должны быть деловые отчеты. У меня нет времени на сон.
Она следует за мной, и как раз когда я подхожу к своему стулу, она пинает ножки, и он опрокидывается и падает на пол.
Мои брови поднимаются, когда я смотрю на Розу, ее скрещенные руки и стул на полу.
— Ты пытаешься эти что-то сказать? — я бы улыбнулся, если бы мои веки не казались свинцовыми.
В висках стучит, как будто кто-то несколько раз ударил меня битой по лицу. У неё больше рычагов воздействия на меня, когда я так измотан.
— Давай я помогу с отчётом, — говорит она.
— Нет.
Я ставлю свою кружку на стол, чтобы не обжечь ни её, ни себя. Её озабоченная реакция и пронзительные желто-зеленые глаза говорят мне о том, что она может сделать что-то ещё. И это не будет деликатно.
— Ричард, ты не можешь жить на два часа сна в сутки. Так что либо я тебе помогу, либо ты сдашь свой отчёт с опозданием и попытаешься получить отсрочку.
