чета.
– Вышла она замуж за дипломата, имени не помню, а кто уж он теперь? Не знаю. Да и тот ли это муж?
12
Если ты подумал о том, что все хорошо, жизнь наладилась, появилось ощущение стабильности, насторожись, ни в коем случае не расслабляйся. Постарайся получить максимальное удовольствие и пользу от момента, не теряя бдительность, – тебе просто дана передышка.
Произошло ли что-то чрезвычайно ужасное? Нет. Или да. Все зависит от того, с какого ракурса и в какой фазе оценивать ситуацию.
Ночью над боксом загорелась-заморгала сигнальная лампа. Красные сполохи прокрались сквозь кроны деревьев, вызвали птичий переполох, просочились сквозь ткань занавесок, ворвались в человеческие сны.
Макар с Ларисой, в чем спали, в том и выскочили во двор к боксу. Стефания в ужасе металась внутри. На ее руках в приступе плача извивалась малышка Ханна.
– У нее зубы! Это просто зубы!
– Она горячая?
– Да! У нее температура!
– Датчики в боксе настроены так, что реагируют на любые изменения параметров тела. Успокойся. – Макар пытался сбить градус паники, а Лариса – температуры.
– Панадол, нурофен, аспирин – что у тебя есть?
– Нас заберут?! Это же просто зубы! У всех детей в этом возрасте режутся зубы! Я всегда даю нурофен, но он не сразу действует!
– Нет-нет. Никого не заберут. У нас тоже так было. Яна продуло под кондиционером, поднялась температура, сработал датчик, прилетел дрон, сделали тесты – и все хорошо.
– Правда?
– Абсолютно. Успокойся, попей водички. Если ты не будешь в порядке, то ты не поможешь Ханне.
– И нас не оставят здесь навсегда?
– Не выдумывай. Все, все-все…
Вверх и вниз по улице в домах загорались окна. Люди выходили на балконы и переговаривались между собой. Макар настороженно прислушивался к ритму голосов, ему чудились агрессивные интонации. Чуть погодя раздались шум и резкий стук в ворота:
– Макарий! Макарий! Это я! – Прокопий с ружьем наперевес прибежал их спасать. Он задыхался, и руки его тряслись.
– Заходи, заходи скорее. Присядь на лавочку, отдышись. Ты почему так бежал?
– Вы идиоты? Закройте фонарь, – прохрипел дед. – Я вашего охранника, пока в голень не пнул, не смог добудиться.
– Думаешь, соседи с вилами набегут? – Макар судорожно соображал, чем закрыть источник тревожного света.
– С вилами – это ерунда. Любое ведро надень сверху. Не тормози.
Через пару минут после того, как исчезла алая пульсация, затихли людские голоса, погас свет в окнах. Лариса ушла в дом варить малышке травяной настой, Макар с Прокопием принесли плетеные кресла и устроились в саду, между воротами и боксом, – и улицу услышать можно, и Стефанию, если позовет. Стефа взяла себя в руки, напоила Ханну детским жаропонижающим, ходила из угла в угол, укачивала и напевала. Малышка сбавила громкость, от усталости стала делать все более и более длинные паузы в плаче… казалось, совсем уже скоро затихнет, но тут прилетел дрон и началась долгая процедура забора тестов и ожидания результатов. Отрицательно три раза. Ура! Мы и не сомневались! Но последнего лабораторного исследования ждать предстояло больше суток.
Прокопий с Макаром так и остались до утра в саду. Солнце уже подбиралось к кромке нового дня – ночь серела и потела мелкой водяной пылью. Птицы, так и не смолкнув ни на минуту, продолжали переживать ночные события: свет! шум! шум! свет! кто там? что там? Под пледами, с термосом горячего кофе старший и младший дед вели мужскую беседу – перебрасывались короткими фразами и подолгу многозначительно молчали.
Маша с Яном и Лилой благополучно проспали все ночные треволнения. У детей окна выходили в соседний сад – ни беготня, ни огни не могли их потревожить, и они чувствовали себя немного обделенными, хотя очень трудно было сказать, чем именно. А Лила свой основной сон не привыкла прерывать ни по какому поводу и, полная сил, весь следующий день посвятила сопереживанию страданиям Ханны – буквально не отходила от бокса и этим внесла свой неоценимый вклад в исцеление маленькой страдалицы.
Совместно пережитое потрясение либо объединяет людей, либо разводит в разные стороны. Даже при очень большом желании разойтись было некуда, да и не хотелось – настроение в их «общежитии» изменилось: Стефа влилась в семью, раскрылась, потеплела. Можно было видеть, как Маша со Стефой, пока Ханна спит, болтают, будто две закадычные подружки.
– О чем это вы с ней? – любопытствовал Макар.
– О всяком.
Маша никогда не любила давать отчет о своих действиях, а тут уж совсем вспыхивало что-то подростковое – она опять жила с родителями, подчиняя каждый свой шаг общему порядку. Но когда они вместе с Ларисой творили волшебство на кухне, женское естество брало верх и разговоры над кастрюлями шли обо всем на свете.
– Ларис, я все думаю, как они в общежитии с малышкой будут жить? Ой, а давай перец не будем добавлять, тогда и Стефка поест…
– Давай не будем. Я отдельно его выложу. А почему в общежитии?
– Так у них же нет больших денег, они на обеспечении государства. По спецпрограмме. А ты не знала?
– Откуда мне знать? Мне кто-то сообщал, что ли? – Лариса передернула плечами. Неудовлетворенное женское любопытство такая штучка токсичная, что ох.
– Стефа – дочь очень известного ученого, а ее муж – ученик и коллега ее отца. Представляешь? Вот так, как в книжках, Тимур ходил на консультации к ним домой, увидел ее и влюбился… Только теперь и муж, и отец в каком-то закрытом северном институте работают над вакциной. И вот они или создадут вакцину, или… В общем, к Стефе никто сюда не приедет, у нее есть только тетка Марта.
– А Марта – кто?
– Сестра отца. Одинокая женщина, положившая свою молодость на алтарь служения семье. Это не я, это Стефа так говорит. Кажется, у них какой-то конфликт.
– Может, и конфликт. А может, просто Марта достала вечной суетой и инициативностью, своей-то жизни никакой.
– И я вот подумала… Это просто как вариант, я ей ничего не предлагала, не говорила, да она и не согласится…
– Да что ты там подумала? – Лариса уже чуяла, куда ветер дует: у Машки появилась подружка и надо было ее держать поближе к себе.
– А что, если мы их у себя оставим? У нас же есть еще одна свободная спальня… и Стефа ведь сама с малышкой справляется… – Маша тараторила, не поднимая головы, и нож мелькал над пучком петрушки часто-часто.
– Маш, остановись, посмотри на меня. Мы можем ее оставить. Они с Ханной