количество людей, которые будут готовы отдать целое состояние за эти экземпляры! Да даже мой отец с удовольствием… Простите… – Стефа прижала пальцы к глазам. – Очень скучаю.
– Мы все тут притворяемся целыми людьми, Стеш. – Легкое касание тоненькой, сухой ладошки. – А давай я принесу стремянку и покажу тебе еще кое-что интересное…
Мария все пыталась сманить подружку на пляж: и купальник мой возьми, и солнцезащитным кремом тебя всю намажу добровольно… Нет и нет… и не загораю, и плавать не умею.
– Никакой крем с такой белой кожей в воде не поможет. Ты же не загораешь обычно, Стеш? – вклинилась в разговор Лариса. (Ох уж эти взрослые авторитарные женщины!)
– Сразу красная, и все.
– Вот! Тебе на море можно только вечером, когда мягкий, рассеянный свет. Макар! А давай свозим девочек в нашу бухту! Там такая чудесная, неглубокая природная чаша для купания. У нас Ян только в ней и сидел, как в лягушатнике, пока малышом был. И людей там никогда не бывает.
– Да я сам уж подумывал. Надо пользоваться моментом, пока мы одни, – подхватил идею Макар.
Вот говорят же мудрые люди: не буди лихо, пока тихо!
Но в этот вечер у них все получилось.
Как обычно, бухточка была пуста. Море спокойное и прозрачное. Ветерок легкий, ласковый. Солнце садилось в широкую полосу розовой дымки. Макар вычистил от водорослей широкую каверну в камне, служившую естественным бассейном. Бережно, с песнями и танцами, опустили Ханну в теплую водичку. Лиле сделали пару внушений, и она больше не пыталась забраться в воду, бегала по краю и возвращала выброшенные игрушки.
Макар с Яном плавали в масках вдоль берега. С подветренной стороны Маша учила Стешу лежать на спокойной, гладкой, как стол, воде.
– Вот такие рыбы! Во-от такенные рыбины! И я одну прямо руками за хвост! И вот, смотри, мама, какую ракушку я тебе достал с глубины! Красивая?
– Очень! У меня никогда еще не было такой красоты!
– И папа даже такую не находил?
– Нет, мой хороший. – И дедушка?
– И дедушка.
– А папа, когда приедет?
– Когда спасет весь мир и во всем мире будет так же хорошо, как у нас.
– Скорей бы! Я соскучился.
– Да, скорей бы…
Все скучали, абсолютно все.
А Ян потом еще и у бабушки спросил, видела ли она хоть когда-нибудь, хоть одним глазочком, такую красивую ракушку. Ох, уж эти мальчишки… Стефу он пока стеснялся, и только поэтому она не была опрошена.
Передышка длилась четыре дня. Если точно, четыре с половиной.
Видимо, в мире закончились люди в поиске убежища, вершащие великие дела. Пришел черед тех, кто ворочает делишками.
Камила была…
Наверное, когда-то это была хорошенькая, рослая девочка – мамина и папина радость. Теперь же, так кажется автору, глаза их болели, а сердца обливались слезами, а что еще можно чувствовать, если с каждым разом все сложнее разглядеть в толще силикона милые, родные черты?
Но есть ведь и другая точка зрения: бомба! огнище! звезда! – и голосов этих все больше и больше, а главное, так нравится твоему мужчине, тому мужчине, что выбрал тебя из сотен других девушек за яркость, красоту и талант нравиться…
Первым делом новая постоялица устроила скандал из-за того, что не обнаружила в своих вещах айфон, «номер» не оборудован телевизором… и где тут ванна?! Изъяснялась она с санитарами на «твоя моя не понимай», и было совершенно не ясно, смогли ли они ей объяснить, что бокс напичкан высокочувствительными датчиками и использование электроники недопустимо.
Не можно, в общем.
Лариса с Макаром стояли на крыльце, ждали подходящий момент для приветственной части. Машка поглядывала из окна гостиной, где Ян с Лилой смотрели мультфильмы – нечего под ногами болтаться.
Санитары еще не успели сесть в карету «Скорой помощи», как подъехал автопоезд во главе со спорткаром. Мужики в белых скафандрах так и зависли при виде такой красоты, будто первые космонавты на Луне под воздействием непривычной гравитации. Бодрые ребятки из черных внедорожников моментально указали им путь наибольшего благоприятствования.
По-богомольи выпросталось из спортивной машинки длинное, крепкое тело дочерна загоревшего мужчины. Белоснежная до голубизны улыбка осветила все и всех. Он протянул в сторону руку, и в нее вложили роскошный букет алых роз. Поприветствовал жестом хозяев, стремительно пересек двор и ткнул цветами в прозрачную стенку.
– Что за язык? – Макар пригнулся к уху Ларисы.
– Явно славянская группа, фонетика знакомая, а слов не разобрать.
– Сербы? Хорваты?
– Не знаю. Вазу принесу, что ли…
– Питер, – представился улыбчивый. – Вот эти люди, а потом другие будут охранять двор и выполнять поручения супруги. Вы не должны никого снимать на камеру и задавать вопросы. Уяснили? А где ваша собачка? Мой сын, Принц, хочет ее видеть. – Английский Питера был на достаточном уровне для считывания вербальных сигналов.
– Нам очень жаль. Она пропала, – произнес Макар неожиданно для самого себя.
– Что?! Нам обещали животное!
– Вы знаете, до этого мы принимали супругу президента (может быть, а ты проверь!), и ее внукам так понравилась собака, что, кажется, ее вы-кра-ли… – Макар перешел на полушепот и подался корпусом вперед.
– Ой, у меня молоко убежало! – воскликнула Лариса и скрылась в доме.
Потом последовала непереводимая игра слов и активная жестикуляция. Нет-нет, Макар ничто не принимал на свой счет, был опечален сложившимися обстоятельствами и весьма раздосадован: что за люди, ну что за люди оказались… а ведь казались… но, может статься, дело не в них, никто ведь ничего не видел…
Из открытого окна понесло вонью от сгоревшего молока. Питер плюнул и вернулся к боксу. Нагнулся – видимо, разговаривал с ребенком, показывал руками какие-то габариты, попрощался кулачком. Выпрямился, послушал, гаркнул, пнул ногой вазу с розами и покинул сценическую площадку.
Цветы-то и в вазе, стоящей на траве, смотрелись не очень оптимистично, а кучкой – совсем грустненько.
– Пойдем знакомиться? – Лариса подошла к немного оглушенному происходящим Макару.
– Лилу куда дела?
– Наверху они, в задней комнате. Стемнеет, вынесем ее в сумке к деду.
– Ты подумала то же самое, что и я?
– Я подумала, что Маша с Яном тоже поживут пока не здесь.
– Значит, то же самое.
14
Хотелось увидеть наконец маленького человека по имени Принц.
Он был маленький. Он был человек двух-трех лет от роду, и он все еще носил памперс. Выгоревшие волосики, как у мамы с папой, покрытая темным загаром кожа, глаза – вишни, в руках гоночная машинка. Интересно, когда отец с ним разговаривал, обещал машинку побольше?
Когда они подошли к боксу, мальчик закричал:
– Майка! Майка!
Майка, то есть мама, она же Камила, нехотя
