её из аэропорта, пытали, а потом выбросили в лесополосе. Мы нашли её едва живой.
Я пытаюсь держаться, но страх ледяными осколками сковывает внутренности. Рита в силу ситуации была мне неприятна, но я бы ни за что не пожелала ей такого. Что помешало бы этим бандитам сделать со мной то же самое?
— Она сказала, что передала носитель тебе. Неужели ты и правда не понимаешь, насколько опасно хранение этой информации?
— А может, это единственное, что ещё обеспечивает мне безопасность? В том числе от тебя! — начинаю повышать голос, само так выходит. — Я же сказала, что не доверяю тебе, Бахурин!
— Ну почему ты такая упёртая, мать твою, Маркиза?!
У Демида лопается терпение. Я испуганно вскрикиваю от неожиданности, когда обхватывает своими ладонями мою голову, приподнимая подбородок большими пальцами. Буквально повисаю на нём, вцепившись пальцами в крепкие запястья.
— Пусти, Демид!
— Неужели и правда думаешь, что я хочу обидеть тебя? Да что в твоей голове, Злата?
Бахурин всегда умел контролировать эмоции, но были моменты, когда они у него прорывались в чистом, первозданном виде. На мгновения, но я это отчётливо видела.
И вижу снова.
В его глазах проскакивает искра. Опасная и дикая. Опасная для меня, потому что от такой искры недолго вспыхнуть, воспламениться и сгореть до тла, превратившись в пепел.
Мне нельзя. Не положено. Я столько лет строила саркофаг вокруг своей разрушенной души, чтобы не отравлять радиацией всё вокруг. И сейчас он идёт трещинами.
Сейчас, когда Бахурин, сглотнув, прижимается своим лбом к моему и прикрывает глаза.
Я вся дрожу. Отворачиваю лицо, закусив губы и пытаясь справиться с внезапно подкатившими слезами. Начинаю задыхаться, когда он ведёт носом по моей шее. Воспоминания вчерашнего ужаса, через который нас заставил пройти тот извращенец, простреливают память и больно жалят.
— Не надо, отпусти меня. Отпусти, Демид!
Упираюсь ладонями ему в плечи и отталкиваю со всей силой, что есть сейчас в моих ослабевших руках. Он резко отпускает меня и делает шаг назад. Сжимает челюсти и смотрит с дикостью, которую тушит во взгляде уже через мгновение. А потом круто разворачивается, срывает пиджак с вешалки и уходит, хлопнув дверью.
Я же обхватываю себя руками и, обессилев, прислоняюсь к стене. Слёзы катятся, и я даже не сразу их замечаю. Даже удивляюсь на мгновение. Я не плакала так давно, что уже и забыла, каково это.
Меня словно парализует. Я просто стою и стою. Наверное, проходит минут двадцать или больше, как в дверь раздаётся звонок. Вздрагиваю, настолько неожиданным кажется этот звук сейчас.
— Златка, это я! — слышу голос Ларисы. — Открывай!
Дверь оказывается не заперта, и я просто проворачиваю защёлку. Лариса выглядит взмыленной и испуганной. Она бегло осматривает меня с головы до ног, а потом бросается на шею.
— Мать твою! — только и выдавливает. — Вторые сутки, Злата!
— Прости, — обнимаю подругу. Мне не за что просить прощения, но мне правда так жаль, что она переживала из-за меня. — Как ты узнала, где я?
— Следак этот твой позвонил, скинул адрес и сказал срочно забрать тебя. Что случилось вообще?
— По дороге расскажу. Что-то ещё говорил?
— Что вызовет завтра повесткой. И ты должна взять с собой то, что ему нужно.
* * *
Наверное, я поступаю эгоистично, потому что ставлю Ларису под серьёзный удар, рассказывая ей всё. Поначалу не хотела, но подруга сказала, что просто не отстанет, если я не расскажу ей, что случилось. Она единственный человек, которому я полностью доверяю.
Я рассказываю всё: и про обвинения Бахурина, и про флешку, и про то, что случилось в том жутком доме у Добролюбова. Лариса сначала слушает молча, а потом начинает плакать. Тихо так, без всхлипов и попыток меня обнять. Она просто слушает, заливаясь слезами, а потом отворачивается и закуривает.
— Бедная моя девочка, — говорит, когда берёт себя в руки, — как ты только с ума не сошла за эти сутки?
— Не с чего сходить, наверное, уже, — тру переносицу и наливаю себе ещё вина в бокал.
— Глупости. Хочешь мнение?
— Твоё — всегда.
— Следак, конечно, себе на уме, Злата, но он не из плохих парней, я думаю. И… только не психуй, — выставляет предупреждающе указательный палец в мою сторону, — думаю, он всё ещё к тебе неровно дышит. Не в смысле членом, а типа сердцем.
— Я и не думала психовать, — вздыхаю. — Вряд ли, Лара. Десять лет прошло. И даже если что-то очень глубоко в душе и осталось, он всё равно будет делать что должен. Такой вот он, понимаешь?
— Ох Златка, — Артёмова качает головой. — Ну не знаю… Если твой Глеб и правда в чём-то таком замешан, то это полный пиздец, я тебе скажу.
Полнейший, я бы сказала.
Следующим утром ко мне приезжает адвокат и с прискорбием сообщает, что из-за обвинений в торговле оружием и наркотиками, а также исходя из новых фактов по сокрытию налогов, на большинство нашего имущества наложен арест. Счета фирмы заморожены, сотрудники распущены в неоплачиваемые отпуска предварительно на две недели. Автопарк пассажирских автобусов оцеплен, а грузовой транспорт конфисковали для досмотра.
— Утром следователь Бахурин встречался с вашим мужем в СИЗО. Разговор был жёстким, — сообщает мне адвокат. — И ещё Глеб Петрович досадует, что не может связаться с вами. Очень переживает.
Переживал бы так, когда с Ритой в постели кувыркался.
— И ещё, — адвокат слегка покашливает в кулак, — Злата Владимировна, регулярные выплаты с арестом счетов прекратились. Глеб Петрович перевёл до конца сентября, а он уже и так заканчивается. Не поймите меня неправильно…
— Я понимаю. Свяжусь с вами в течение пары дней и тогда окончательно всё решим.
— Хорошо. Спасибо.
Я провожаю адвоката и поднимаюсь к себе. Открыть флешку я даже не пытаюсь — пустая трата времени. Но я должна использовать её правильно. Ведь а что если Бахурин сказал правду, и счёт действительно идёт на дни, могут пострадать люди.
На Глеба я сейчас крайне зла, конечно, но считать его невообразимым злом тоже не спешу.
