— Она в порядке? — слышу я голос Руслана.
— Очень хорошо, что она очнулась. Дай ей время. Нара, как из другого мира, вернулась.
Надо мной появляется бледное лицо Руслана. Он что заболел? И плачет. Первый раз вижу, как он плачет. Я вновь разлепляю губы и шепчу:
Опять получились какие-то хрипы вперемешку с гласными и согласными.
— Конечно, хорошо, девочка. Это он от счастья плачет. Очень скучал по тебе.
Губ касается что-то мокрое и холодное. Рядом рука Бородача. Я стараюсь сильнее прислониться к этому мокрому куску чего-то.
— Нара, я так рад, что ты очнулась! — доносится слева голос Руслана, который опять вкладывает свои пальцы в мою руку.
Я тоже рада его видеть. Чтоб Руслан это понял, опять прилагаю максимальное усилие, чтоб чуть согнуть пальцы. Мне удается. На руку падает что-то мокрое. Руслан, почему ты так много плачешь?
— Где мама? — хриплю я.
Бородач и Руслан молчат. Может, с ней что-то случилось? Или с детьми? Или с противным Вадюшей?
— Она скоро приедет, — говорит бородач. — Правда, Руслан?
— Да, Нара, она скоро приедет, не переживай. А пока я с тобой побуду.
Мне очень хочется спать, но я боюсь, что Руслан уйдет и мне опять будет холодно и страшно.
— Останься, — шепчу я.
— Я никогда тебя не брошу, — отвечает он.
Глава 13. Руслан. Двое на больничной койке
Нара со всей силы, которая есть в еще не полностью восстановившихся руках, бьет себя по ноге. Пару дней уже проверяет, не вернулась ли чувствительность не только кулаками, но и всем, что под руку попадается. Лупит себя, щиплет, вонзает в кожу ногти и предметы. Вчера порезалась куском пластиковой вилки и долго плакала, что даже этого не почувствовала. Я думал, мы с Валерием Евгеньевичем уже и не убедим её, что всё вернется.
Я улыбаюсь. Я запретил себе плакать в день, когда Нара очнулась. Я делаю вид, что так и должно быть. Что всё хорошо. Что всё под контролем. И только где-то глубоко внутри я в ужасе воплю каждый раз, когда вижу очередную её бесплодную попытку почувствовать хоть что-то ниже пояса.
Я хочу, чтоб каждый день, проведенный с ней, был в радость. Я чуть её не потерял, и теперь понимаю, как ценно время, что мы проводим вместе, и насколько весомо каждое прикосновение, каждый взгляд любимых глаз, каждый поцелуй. Да даже молчание в компании друг друга.
Она всё та же Нара. У меня нет отторжения. Я приму ее любую. Моя любовь безусловна, да и полноценность я вижу в другом. Но мне так больно видеть, как она сама себя отторгает, как не может принять изменений. Чувствует, что собой прежней никогда не станет. От этого сердце разрывается, как от пули. Больно от беспомощности. Я не могу помочь, хотя, не задумываясь, поменялся бы с ней местами. Я был бы счастлив просто видеть, как она бежит по траве, как снова обретает себя. Что уж там, поменялся местами! Я бы жизнь отдал, лишь бы она снова стала прежней.
Нара, — зову я, и она сконфуженная прекращает бить себя по ноге. — Надо постоять. Валерий Евгеньевич, сказал, что нужно три-четыре раза в день стоять.
— Какой в этом смысл?
— Смысла много. Чтоб не было тромбов и пролежней. Чтоб тело не забыло, как быть в вертикальном положении к тому моменту, когда чувствительность вернется.
Я протягиваю ей руку, и Нара хватается за нее двумя руками. Они дрожат от усилия, но с каждым днем хват укрепляется, и я радуюсь, что чувствую это на своей коже. Нара сидит прямо только из-за того, что моя рука напряжена. Стоит мне немного расслабить мышцы, и она осядет без опоры. Валерий Евгеньевич говорит, что до операции она не сможет сидеть сама, только полулежать. Второй рукой я стаскиваю ее ноги с края, и они повисают, словно сделаны из мягкой резины, а костей и мышц внутри нет. Я обнимаю ее за талию, а Нара обхватывает шею руками. Я медленно и осторожно разгибаю спину, и мы вместе встаем. Она повисает у меня на шее, а я крепче прижимаю к себе, чтоб ей удобнее было «стоять». В таком положении нужно продержать её десять минут. Я старюсь держать достаточно крепко, но нежно, чтоб не сделать больно и не навредить.
Я вижу перед собой удивительные голубые глаза с зеленым подсветом. Я никогда раньше таких не видел. Влюбился в них с первого взгляда. Сейчас эти волшебные глаза эльфийской принцессы темнее обычного, потому что она постоянно плачет.
Я хочу вернуть себе и ей немножко прежнего и почти забытого счастья, и касаюсь любимых губ поцелуем. Она отстраняется и отворачивается от меня.
— Что такое, любимая?
— Я такая уродина. — Лицо искажается отвращением. — Как ты можешь целовать такое?
Утром Нара выпросила у одной из сестер зеркало. Увидела себя и запустила его в стену. Она драматизирует. Да, не все ссадины сошли, и синяки под глазами еще желтеют, но это такая мелочь, учитывая то, что она пережила.
— Ты очень красивая!
— Руслан, ты же мне врешь! — говорит со слезами на глазах.
— Нет, я, правда, так вижу. Ты же художник. В смятом клочке бумаги красоту видишь, а в себе — нет. Нет ничего непоправимого. Через пару недель всё станет, как было.
— Русик, спасибо, что ты со мной.
— Как же иначе, Нара? Я же люблю тебя. Давай еще раз попробуем.
Я опять касаюсь ее губ, и на этот раз Нара отвечает на поцелуй. Я закрываю глаза, и на пару мгновений проваливаюсь в нормальную жизнь. Теперь только так и можно выживать. Прыгать от одного нормального момента к другому.
— Руслан, а ты можешь остаться на ночь?
