тему, Антон равнодушно пожал плечами и уверил меня, что в личной встрече нет никакой необходимости. Тогда я была только рада избежать общения с новыми людьми, небезосновательно опасаясь краха задуманной мной и Антом авантюры с браком, много позднее – чувствовала себя обделенной, «неполноценной» женой.
Утешало лишь то, что мать и отец моего мужа жили далеко и в гости к сыну, похоже, совершенно не рвались. За год нашего супружества Антон бывал в родном доме только благодаря работе: после долгих перелетов экипаж, согласно правилам, оставался ночевать в городе принимающего аэропорта. Намеренно родителей он на моей памяти не навещал ни разу.
– Ты в больнице? – У меня наконец находятся слова для продолжения разговора.
– Нет, уже вернулся. Через сутки рейс.
– Вернулся? – удивляюсь я: до города, где живут родители Антона, не меньше пяти часов лету. – Уже?
– Да. – В трубке раздается усталый вздох. – Мать позвонила под утро, и я сразу улетел. Про суд вспомнил уже в полете, но…
– Я понимаю. Извини, что сорвалась в начале. Заседание перенесли на месяц, разведемся попозже, ничего страшного, – шучу я с грустной улыбкой. – Главное, чтобы твой отец скорее поправился.
– Спасибо.
– Ты ложись спать, – советую я, пока веду невидимую борьбу с желанием поехать к Антону в эту же секунду, только бы не оставлять его в одиночестве. – Тебе нужно отдохнуть и…
Дверь за моей спиной неожиданно открывается. В туалетную комнату врываются голоса и грохот музыки из зала. Я оборачиваюсь и вижу Наташу.
– Вот ты где! – восклицает она довольно. – Мы тебя потеряли. – Я испуганно дергаюсь и показываю на телефон у уха. – Ой, – она извинительно улыбается и поспешно отступает к выходу. – Все, не мешаю. Пе-е-е-ть, – кричит она уже в зал, – я нашла! Придет сейчас.
– Прости, – говорю я, едва дверь за Наташей полностью закрывается. По неясной причине мне неловко перед Антоном, и я испытываю потребность объясниться: – У нас корпоратив сегодня.
– Понятно, – отвечает он сухо. – Обсудим остальное позже. Веселись.
В малознакомом дворе сейчас безлюдно и сумрачно. Влажный ночной воздух легко пробирается под куртку и пропитывает собой одежду, впитываясь в кожу, остужая тело, но не накопившиеся за последние сутки эмоции. Даже украсившая к новому году навес над подъездом гирлянда, мерцающая сменяющими друг друга от темно-зеленого к красному огоньками, вызывает лишь раздражение. Рассмотреть ее во всех деталях он успел еще с час назад.
Зачем он здесь, почему не уходит и ждет, перетаптываясь на месте и прохаживаясь туда-сюда по грязно-серому снегу с примесью дорожной соли, Антон не в силах себе объяснить. Давно стоит вызвать такси и отправиться домой, в тепло, выспаться и настроиться на будущий рейс, однако он, вопреки всем разумным основанием, до сих пор здесь. Ждет Веру, прекрасно зная, что у нее нет ни одного повода торопиться обратно.
Ему важно с ней объясниться. Лично сказать, по вине каких причин днем он не смог появиться в суде. Быть в глазах Веры трусом или лентяем, не соизволившим отстоять свое несогласие на развод словесно, – не то, на что Антон рассчитывал буквально вчера. Прошлой ночью, засыпая в их с Верой спальне, он был полно решимости добиться назначения срока для примирения супругов.
Чем больше времени утекало с их расставания, тем отчетливее Антону становилось очевидно, что никаких других женщин в непосредственной близости с собой он не видит и видеть не желает. Его жена – лучший вариант, что бы она себе ни придумала про неземные чувства, искры и прочее.
Казалось, у него есть шансы заставить Верну сменить принятое решение, увидеть их брак под другим ракурсом и осознать, как сильно им повезло. Мысленно он набросал целую речь, преисполненную парой десятков вполне состоятельных аргументов «за» и конструктивных предложений по исправлению существующий на сегодняшний день трудностей в отношениях.
Разумная, четка стратегия обещала ему победу. Укладываясь накануне спать, Антон мысленно прокручивал намеченную речь от начала до конца и готовился к успеху. Он учел все, что только мог предусмотреть: каждое слово, возражение и допущение, но совсем забыл о непредсказуемых коррективах, привносимых самой жизнью.
Утром, задолго до рассвета, его поднял звонок телефона. Достаточно было увидеть на экране имя вызывавшего контакта, чтобы сон испарился без следа: мамы не набирают своих детей в четвертом часу после полуночи просто так. Никогда.
Антон уже и не помнил, звучал ли хотя бы единожды голос его матери так растерянно и испуганно. Не помнил, когда видел в ее глазах слезы и глубинный, бездонный страх.
Сам он, возможно, еще никогда не чувствовал подобного. Не знал, что сердце действительно умеет камнем проваливаться вниз, к ослабевшим ногам.
«У отца инфаркт. Едем в больницу. Прилетай срочно», – всего две фразы, после которых Антон замер, отчаянно пытаясь осознать, что произошло. Мозг сопротивлялся как мог, отказываясь извлекать из архивов памяти информацию об инфарктах и связанных с теми рисков.
В конце концов, после затянувшего на бесконечно долгую минуту молчания, ему удалось спросить: «Насколько все плохо?»
Ответ матери ничуть его не успокоил. Вместо привычно уверенного, наполненного значительной профессиональной компетентностью, тона, он услышал раздавленный шепот: «Не знаю. Он без сознания».
Мысль, что за семь часов лету произойти может что угодно, сводила его с ума, как и изолированность от любой информации. Невозможность оставаться на связи в течение всего пути угнетала. К посадке Антон утратил последние частички спокойствия и немного очнулся только в больнице, поговорив с матерью и выяснив, что ничего не поправимого не случилось.
Пока здоровьем отца занимались врачи, Антон устраивал все бюрократические процедуры, весь день мотаясь с одного конца родного городка на другой. Мать, дождавшись его приезда, словно перестала понимать, что происходит вокруг. Сидела в больничном коридоре, вперившись в серую стену, и причитала, ругала отца за беспечность, за невнимание к собственному здоровью.
В ее тихом голое больше не было жалобной растерянности и ничем не сокрытого волнения. Со стороны складывалось ощущение, что она почти злится на отца за предоставленные неудобства.
Устроившись рядом с матерью на соседнем сидении, Антон хранил молчание и про себе почему-то думал о том, что Вера, попав в подобную ситуацию, сумела бы выразить свои чувства иначе. Не прячась за наносное недовольство, честно и открыто признавая волнение и страх, безотчетно демонстрируя заботу о том, кто ей дорог. Прожив с ней вместе практически год, теперь он имел возможность увидеть разницу, между двумя противоположными способами взаимодействия с собственными чувства.
И, похоже, Вера в этом неожиданном сравнении выигрывала. За целый день, проведенный в компании матери и
