«Уважаемые мистер и миссис Выкотски, обращаю ваше внимание на тот факт, что ваш сын уже шесть недель не посещает школу...»
Все остальные письма были о том же.
«...Если вы отказываетесь делать вашему ребенку вакцинацию, согласно правилам...»
«...Обратите внимание на здоровье вашего сына...»
«...Если вы откажетесь, то по постановлению судьи Уильяма Д. Кука...»
Еще в ящике было много религиозных карточек: например, фотография человека, одетого как Иисус, прибитого к креслу, с искаженным в агонии лицом. Кровь капала с его рук, ног. На голове — настоящий мученический железный венец...
Арон внимательно рассматривал картинки. У него пересохло в горле, ему никогда не приходилось видеть что-либо подобное. И все так реалистично было изображено, особенно страдания Иисуса...
На задней стороне карточек имелись надписи на иностранном языке — наверное, по-итальянски. Черт возьми!.. Арону и в голову не приходило, что папаша Брайан может хранить подобные картинки!
Он полез в ящик и достал старый дневник в кожаном переплете, стянутый ремешком и закрывающийся маленьким ключиком, болтающимся тут же на веревочке. Как в сказке про Пиноккио, которую Арон читал в четвертом классе! Какие тайны закрывал этот ключик?!
Буквы скакали, текст едва можно было разобрать... Как будто писал слепой. Одни буквы были маленькие и легкие, они взлетали над строкой, другие — тяжелые и уродливые, они выпадали из общего ряда. В некоторых местах на страницах были дырки, словно пишущий в исступлении рвал карандашом бумагу.
Арон попробовал разобрать написанное.
«...Отец заставил мальчика вытащить из сарая деревянную колоду. И пока он тащил ее, отец бил его хлыстом, потом ударил мечом...»
Ударил мечом? Что все это значит? Зачем он бил мальчика? Арон перевернул страницу.
«...не смог похоронить собаку Бакуса, потому что сейчас февраль и земля промерзла. Он выпорол мальчика снова. Мальчик не слушается его, он не прислушивается к словам Господа нашего...»
— Арон! Ар!.. — из коридора послышался голос матери.
Арон с испугом вскочил на ноги, быстро побросал все находки обратно в ящик, задвинул его под кровать и еще накрыл сверху какой-то одеждой. Только тогда он подошел к двери и отпер защелку.
— Ну что?!
— Ар! — мать подозрительно разглядывала его. — Чем здесь пахнет? Ты курил? От тебя пахнет как от старой пепельницы. Я чувствую запах дыма.
«Дыма!» — этого Арон не предусмотрел. Значит, от него пахнет пожаром, и нужно было дать какое-то правдоподобное объяснение матери.
— Ну... я... мы с Дастином и Мэттом жгли кучи с сухими листьями, потом стояли у костра... — Ложь дала желаемый эффект.
— У костра? Слава Богу, а то я уж подумала, что ты начал курить. Пожалуйста, не кури, Арон! Во всяком случае, не начинай в четырнадцать лет. Ты представляешь, как разрушительно действует курение на растущий организм? Ты начнешь задыхаться, кашлять... Курильщики сокращают себе жизнь на двадцать-тридцать лет...
— Я не курю, мама, — быстро заверил ее Арон. — Я один раз попробовал, выкурил две сигареты — и мне не понравилось.
— Да? — недоверчиво спросила Сисси, уверенная, что все мальчишки, подражая взрослым мужчинам, начинают в этом возрасте баловаться табаком.
Арон представил себе, что бы она сказала, если бы узнала истинную причину этого запаха. Сейчас Сисси выглядела такой доброй, красивой — блондинка с вьющимися волосами и большими голубыми глазами. Даже приятели Арона считали, что она не выглядит матерью четырнадцатилетнего парня.
— Пойми меня, — продолжала Сисси спокойным мягким тоном, — я действительно переживаю за тебя. Я тебя очень люблю. Не имеет значения, что я...
— Мама, пожалуйста, не начинай все снова! — взмолился мальчик.
— Позволь мне все сказать... Я понимаю, что детские ботинки стали тебе жать. Многие вещи происходят совсем не так, как тебе бы хотелось. Мир жесток... Я заболела, мне сделали операцию, твой отец ушел от нас...
— Мама! — снова запротестовал Арон. Он был еще слишком мал, чтобы уметь скрывать свои чувства. Боль, тревога и ранимость были написаны на его лице.
— Я только хотела сказать... Ты всегда можешь прийти ко мне и поделиться тем, что тебя волнует, Арон! Обещаю быть сдержанной и попытаться тебя понять. Ты можешь поговорить со мной обо всем. Слышишь?!
— Обо всем, кроме Брайана? — Арон напрягся. Он готов был довериться матери и даже рассказать ей о «клайтвильском» ящике...
Но как он объяснит ей, каким образом он его достал? Не мог же он ей признаться, что участвовал в поджоге гаража Брайана!..
«Черт! Вот дерьмо, а!» — ему нужно было еще самому во всем разобраться.
— Ты меня понял, Ар?
— Да... Хорошо...
Как только мать вышла из его комнаты, он запер дверь и полез за ящиком. Арон открыл дневник.
Мальчик долго не мог уснуть. Сначала пожар, потом этот дневник — что-то изменилось в его жизни. Большая плюшевая обезьяна в углу комнаты казалась темным страшилищем со свирепыми стеклянными глазами. Приоткрытая дверь в туалет напоминала пугающую черную дыру, зловещий «клайтвильский» ящик — сырую могилу с погребенными чужими секретами, а брошенная на пол одежда — будто затаившееся, готовое к прыжку опасное существо...
Арон встал и зажег настольную лампу. Ее мягкий приглушенный свет прогнал из комнаты мрачные видения. Но тут Арона словно обухом по голове ударили.
«А что, если Брайан Уайт и есть тот самый «детройтский потрошитель»?..» — он поражение уставился на ящик.
Да, он нашел оружие против Брайана Уайта.
Арон спрятался под одеяло и зажмурил глаза. Уж не чокнулся ли он после этого пожара? Что происходит? Кровавые религиозные картинки — ну и что?.. Даже дневник, написанный лет двадцать назад, еще не доказательство. Брайан Уайт — ублюдок, моральный урод... Но — Потрошитель?!
Арон не мог представить себе, что этот прилизанный, чопорный, сдержанный, имеющий приличную работу человек мог быть убийцей. Он чинит старые часы, собирает марки (Брайан показывал Арону свою коллекцию, у него было около пяти тысяч марок)...
«Нет... не может быть...» — думал Арон, засыпая. Настоящий Потрошитель должен быть похож на тех уродливых подонков из телевизионных детективов. И уж, конечно, кровавый убийца не может собирать марки, часы, музыкальные шкатулки...
Переживания прошедшего дня утонули в глубоком детском сне.
Сисси проснулась на следующий день, чувствуя недомогание. Она не могла понять, где конкретно у нее болит. Возможно, плохое самочувствие было результатом душевной тревоги.
Она подумала о сыне. Арон соврал ей вчера вечером, она была в этом уверена. Почему ее не покидало ощущение, что сын все больше отдаляется от нее? Что с ним происходит что-то плохое...
