– Да, – подтвердил Рэд. – Мы на месте.
В укромной части города, набитой бутиками, рассматривать витрины которых позволяли себе лишь богачи, имелся проулок. Находись этот проулок в любом другом районе, он казался бы подозрительным и потенциально опасным, но здесь он выглядел лишь загадочным. Помогало то, что с другого его конца виднелся свет, а с соседних улиц доносился шум ночной жизни. А еще то, что вдоль самого проулка были выставлены мольберты, обмотанные гирляндами.
На первом мольберте был абстрактный виниловый принт, который, если правильно прищуриться, смотрелся как огромный бледный лепесток. Если прищуриться неправильно, он выглядел как омертвевшая кожа. На втором стояла яркая стилизованная картина маслом с пандой под кислотой. Третий холст, последняя капля, выглядел так, будто Рой Лихтенштейн пытался закосить под Климта. И не сказать чтобы Рэду это совсем не нравилось.
– Картины вразнобой в каком-то проулке, – озвучила Хлоя. – Ты правда так развлекаешься?
Рэд немного напрягся, боясь, не скажет ли она чего-то, что оцарапает его больно, до крови, как сделала бы Пиппа. Но потом вспомнил, что Хлоя ни капли не походит на Пиппу, – поэтому он и привел ее сюда. Потому что, глядя, как она идет к своей цели, он понял: время пришло. Потому что сделать это с ней будет легче, чем одному. Потому что она попросила его показать что-то честное, осознавала она это или нет, а это было честнее всего, что он знал.
И потому, что она была слишком заботливой, слишком милой, слишком осторожно нежной, чтобы разбить чье-то сердце на кусочки смеха ради.
– Да, – наконец сказал Рэд. – Так я развлекаюсь.
Всего несколько шагов отделяли их от входа в место назначения, над которым висела потрепанная вывеска с надписью: «Художественная галерея Джулиана Бишопа».
– Какой милый, – пробормотала Хлоя.
Складывалось впечатление, что она имела в виду его, но этого быть не могло. Рэд посмотрел на нее. Могло. Он заговорил, но голос вышел грубоватым, так что он умолк, прочистил горло и попробовал снова:
– Ты назвала меня милым, Хло?
– Назвала. Ты здоровенный ботан от искусства, а еще ты покраснел.
Что ж, если до того и нет, то теперь – точно.
Перешагнуть через порог после того, как он столько времени избегал этого мира, было все равно что сделать пирсинг. Рэд проколол нос в двадцать один – что с его-то лицом было ошибкой – и теперь вдруг вспомнил эту резкую, острую боль и заслезившиеся глаза. На долю секунды он запаниковал, но потом решил – нечего раздувать из этого сенсацию, даже мысленно. Он здесь. Дело сделано.
Благодаря Хлое. Странно.
Крошечный вестибюль вмещал в себя начало винтовой лестницы.
– Ты можешь подниматься по таким? – спросил Рэд.
– Если я скажу, что не могу, – на спине меня понесешь?
Его губы дрогнули:
– Ага.
– Приятно знать, – иронично пробормотала Хлоя. – Но не волнуйся. Я справлюсь.
Она повернулась, оглядывая небольшое пространство. Здесь было пустовато и претенциозно – в том отчасти и заключалось веселье. Белая краска на стенах жутко осыпалась, а если пройтись по полу босиком, можно было бы заработать пару заноз, но на картинах, выставленных на улице, висели четырехзначные ценники. То, что висело наверху, стоило уже гораздо дороже.
Художники неисправимы, подумал Рэд, причисляя к этой категории и себя.
Единственное, что было в этом закутке интересного, – это втиснутый в угол садовый стул, выкрашенный в розовый. К сиденью совершенно не сочетающейся красной шелковой лентой была привязана табличка: «НЕ САДИСЬ НА МЕНЯ, Я ЗНАМЕНИТОСТЬ».
Хлоя изогнула бровь:
– Боже! Этот стул напоминает мне мою бабушку. Я прямо как домой вернулась.
Об этом Рэд даже не подумал: как здорово сарказм Хлои впишется в место наподобие этого.
– Всегда гадал, чем таким этот стул знаменит, – сказал он.
Хлоя бросила на него выразительный взгляд:
– Тыне знаешь?
На ее лице появилось знакомое – слегка скучное, слегка ироничное – выражение, которое он наблюдал у множества женщин из высшего общества в галереях более крутого пошиба. Он никогда не понимал смысла шуток, даже когда их отпускала его девушка, но Хлоя явно собиралась его просветить:
– Мадам Стул – из богатой семьи, конечно же.
– О, точно. Теперь припоминаю. Она была в «Большой брат: знаменитости».
Хлоя приподняла бровь, пряча расцветающую улыбку. Рэд почти видел, как у нее в горле трепещет смешинка, но Хлоя отказывалась выпускать ее:
– Что, правда? И как она себя показала?
– Не очень хорошо, – вздохнул он. – Если вкратце, мадам Стул ввязалась в спор с актрисой из «Холлиоукс» насчет ингредиентов фастфуда. Закончилось тем, что она заткнула бедняжке пасть замороженным наггетсом прямо в эфире.
Хлоя подавилась, закашлялась и засипела. Рэд услужливо похлопал ее по спине. Очевидно, это лишило ее остатков самообладания, потому что она зашлась бессильным смехом. Рэд стоял и смотрел, как Хлоя цепляется за его куртку, согнувшись пополам и хватая ртом воздух, – совершенно беззаботная и непринужденная. От этого зрелища на сердце у него стало странно тепло и… светло. Как будто он целую вечность мог стоять тут и впитывать ее веселье.
Это чуточку походило на рай.
Спустя несколько долгих, полных радости мгновений Хлоя выпрямилась, вытирая глаза за очками. И произнесла слегка хриплым голосом:
– Ну ладно. Мы поднимемся или ты привел меня на стул посмотреть?
Глава тринадцатая
Несмотря на убогий вестибюль на первом этаже, Хлоя не удивилась, увидев, что сама галерея представляет собой лофт с похожими на своды пещеры потолками, ярким чистым светом и покрытыми царапинами белыми стенами, придававшими помещению какую-то по-древнему спокойную атмосферу. Здесь проходила выставка, и кругом бродили люди с бокалами шампанского, что-то серьезно бормоча друг другу. Рэд игнорировал все обращенные на него любопытные и критические взгляды, неумолимо ведя Хлою к точке назначения.
Потому что все это время у него имелась точка назначения. Хлоя осознала это, когда он остановился перед каким-то триптихом и кивнул на табличку. Табличка гласила:
«ДЖОАННА ХЕКС-РАЙЛИ, ЛЮБЕЗНО ПРЕДОСТАВЛЕНО РЭТФОРДСКИМ ИНСТИТУТОМ ИСКУССТВ».
Рэд сказал со счастливым придыханием:
– Джоани.
– Ты ее знаешь?
– В Лондоне познакомился. Мы дружили. Недавно услышал, что это здесь выставляется.
– В Лондоне? – переспросила Хлоя, и его лицо погасло, будто она отключила питание. Она облизнула губы и попробовала снова: – Что случилось с твоей подругой?
Рэд пожал плечами, снова оживая. В уголках его губ заиграло едва заметное веселье:
– Ничего не случилось. Я уехал. Мы не поддерживали связь.
– Почему?
– Много причин. В последнее время я все чаще размышляю, так ли они весомы. Нет, не так. – Он криво улыбнулся: – Я знаю, что они херовые. Так что я это исправлю.
После чего он сделался молчаливым и задумчивым, что было чрезвычайно нехарактерно для человека, который был так же щедр на улыбки, как дорожные инспекторы – на штрафы. К счастью, картины Джоанны Хекс-Райли были достаточно завораживающими, чтобы Хлоя перестала думать обо всяких глупостях, вроде того чтобы обнимать Рэда, пока он снова не смягчится.
Она и представить не могла, как художнице это удалось, но бледная нагая женщина, изображенная на каждом холсте, ухитрялась казаться местами почти что прозрачной, как будто части ее тела растворялись в небытии. Интересный эффект. Заставлял испытывать… двоякие чувства. Не совсем приятные, но Хлоя все равно впечатлилась.
Прошло некоторое время, прежде чем Рэд снова заговорил:
– Можем пойти в другое место, если хочешь.
– Мне здесь нравится. Скажешь мне кое-что?
– Возможно.
– Когда ты понял, что хочешь этим заниматься?
Он не стал интересоваться, с чего такие вопросы:
– Во время школьной экскурсии. Мне было девять. Едва удалось поехать: лишних денег у нас не было. Но в последний момент дедушка где-то наскреб, и меня отправили со всеми.
