— Этот цикл будет только на шестом курсе, как мы экзамены сдадим на этом? — ударяю Илью ногой, чтобы он наконец-то замолчал, но его как будто переклинило — К тому же есть программа, вы не можете ее просто так игнорировать.
— Знаешь, в чем твоя проблема, Художников? — кажется, он впервые назвал правильно фамилию Ильи, вот только то, каким голосом он это произнес, вселяет самый настоящий страх. Встает из-за стола и медленно подходит к нашей парте, буквально испепеляя взглядом Илью. — В сущности тебе плевать на лейкозы и на другие болезни тоже. Ты думаешь только о том, как спасти свою задницу на экзамене, вот и все. Из тебя будет хреновый врач, если не одумаешься. Оценка в дипломе — этого всего лишь цифра, которая никак не поможет тебе вылечить больного. Ну а теперь иди к доске и рассказывай нам о лейкозах, умник.
Не знаю кой черт дернул всегда спокойного и доброжелательного Илью так открыто нарываться, но есть то, что есть. Каждый из нас прочувствовал насколько Волков «ни хрена не знает по теме». Он тупо заваливал Илью вопросами так, что, кажется, тот побледнел.
— Садись, Илья, два тебе, как ты понимаешь. Следующий к доске. И сегодня тут побывают все, так что не тормозим.
Побывали действительно все, равно как и оценку получили одинаковую тоже все. Я не стала исключением. Если бы не знала, что он мне предлагал и делал со мной, я бы сказала, что сейчас я обыкновенная студентка, а он строгий преподаватель. Волков вообще не делал никому поблажек и даже не шутил в своей специфической манере. Он был совершенно другим.
— Для того, чтобы что-то понимать, надо не зубрить классификацию и симптомы, а начать сначала. Для тех, кто не понял, начало — это собственно система гемопоэза. Для особо одаренных, стадии развития ГСК, я вам объяснять не обязан. Придешь домой, Илья, возьмешь методичку по физиологии и кинешь ее в туалет. На унитазе всегда хочется поделать что-то еще, кроме как поиспражняться. Так вот, почитать на толчке физиологию крови самое то. Через неделю знания будут отлетать, даже не придется зубрить. Перерыв на двадцать минут, — резко меняет тему он, вставая из-за стола. — После идете в десятый корпус и получаете новых больных. Вопросы есть?
К счастью, теперь больше никто не сказал ни слова. Как-то в процессе такого занятия у меня даже мысли не возникло подумать о вчерашнем происшествии. Тот самый случай, когда одно событие перекрывает другое. А после перерыва Волкова мы больше и не увидели, больных нам раздал не он, а его ординатор.
Глава 31
Оставшийся день, несмотря на его ужасное начало и утреннюю экзекуцию, проходил вполне себе хорошо. Дежурство со старшей медсестрой, это самый настоящий подарок. Не страшно и очень даже познавательно. И Волкова я не видела ни разу с самого начала дежурства. Ну не прелесть ли? Правда все было хорошо до тех пор, пока старшая не намекнула о том, что у меня «что-то» на шее. Кажется, у меня в очередной раз остановилось сердце, когда, взглянув на себя в зеркало, я заметила характерные следы. Если бы не проспала, заметила бы этот ужас и надела водолазку! Пусть и не совсем высохшую, плевать, но этого бы точно не было видно! Теперь надо сотворить чудо, чтобы вывести их до приезда бабушки. Этого она мне точно не спустит с рук. Все, на что хватило моей фантазии сейчас, так это распустить дурацкую косу и хоть как-то прикрыть этот ужас.
— Да чего ты переживаешь, — смеется Евгения Николаевна. — Дело молодое, тональником завтра замажешь и ничего не будет видно, — был бы еще этот тональник. — А так шевелюру распустила и теперь все слюни от пациентов твои. Смотри, будут расхаживать тут специально, чтобы полюбоваться тобой.
— Скажете тоже.
— Евгения Николаевна, оформите, пожалуйста, больного в платную палату, — войдя без стука в сестринскую, с порога бросает Волков. Оказывается, тут ошивается вечером.
Видимо он, как и я его, не ожидал меня здесь увидеть. Зафиксировал на мне взгляд, и шумно сглотнув, вновь переключился на Евгению Николаевну. Сволочь, просто гад! Зная мою ситуацию поставить мне засосы.
— Это, кстати, ваш любимчик Багратионов, заболтайте его как обычно, будьте добры. Нет у меня желания сейчас с ним любезничать.
— А он с подарками или пустыми руками? — поправляя прическу, игриво интересуется старшая.
— Он с бабками.
— Будет сделано все в лучшем виде, — одергивая на ходу халат, весело произносит Евгения Николаевна и выходит из сестринской.
— Ты что здесь делаешь?
— Работаю.
— Почему сегодня, а не в среду? — недоуменно произносит он, закрывая дверь.
— Вам-то какое дело? Я не обязана перед вами отчитываться.
— Это что-то новенькое. Огрызаться решила? — подойдя ко мне вплотную, нахмурившись интересуется Волков.
— Я не огрызаюсь. Просто отстаньте от меня.
— Не остыла значит.
— Мне не от чего остывать, просто оставьте меня в покое.
— А где твое излюбленное «пожалуйста»?
— Вам бесполезно его говорить, вы все равно делаете то, что хотите. Просто забудьте о моем существовании. Все. Нет меня. Просто нет.
— Как у нас так происходит, Света? Я к тебе шаг на встречу, а ты, мать твою, на сто метров назад. Нечестно как-то получается. Ты так не думаешь?
— Нечестно ставить мне следы на шее, зная, как к этому отнесется моя бабушка, если увидит. Вот что такое нечестно!
— Так это заскок из-за засосов?!
— Вы совсем ничего не понимаете?!
— Да я не понимаю, почему взрослый мужик должен бегать за двадцатилетней трусихой, которая не может даже ответить на телефон!
— Так не бегайте.
— Так не убегай! — парирует мне в ответ, подталкивая меня к столу.
— Не трогайте меня, — выставляю руку вперед, на что Волков откровенно усмехается и хватает мою ладонь в свою.
— А то что? Боишься не справиться со своими желаниями и растаять здесь и сейчас? Тяжело держать контроль, когда я тебя трогаю, да, Света? — вкрадчиво шепчет на ухо.
— Я не шлюха, чтобы таять! — одергиваю ладонь, на что Волков только сильнее ее сжимает.
— Ты издеваешься?! Какая шлюха, что ты вообще несешь? Да что у тебя с головой? Ты хоть немного осознаешь, что это ненормально?
— Как раз я осознаю, что ВСЕ ЭТО ненормально.
— Ненормально быть такой зацикленной и трусливой дурочкой, неспособной признаться самой себе в своих желаниях. Вот что ненормально.
— Пусти, — одергиваю руку и отхожу на шаг, поправляя непослушными руками волосы.
— У меня тоже есть границы терпения, Света, и они на исходе. Я тебе вчера сделал поблажку и ушел, больше такого не будет.
— Какую поблажку? Я, кажется, ясно дала вчера понять, что между нами больше ничего не будет. Ошибки совершают все, я, как оказалось, не исключение. Но одну ошибку себе можно простить. И я со временем это сделаю и забуду. К счастью, мы зашли не слишком далеко. Я прошу вас еще раз и как вы писали по-хорошему, оставьте меня в покое, пожалуйста. Не пишите мне, не звоните, не делайте мне никаких знаков внимания. Ничего. Вообще ничего. Я ваша студентка, а через неделю только медсестра вашего отделения. Все.
Не знаю, чего я ожидала от него сейчас, скорее всего что-нибудь колкое и обидное или как минимум удар по столу, о чем говорил его хмурый взгляд и сжатые в кулак ладони. Вот только ничего из мной представленного он не сделал, а просто на несколько секунд закрыл глаза, шумно вдохнул и вышел из сестринской, громко хлопнув дверью.
* * *
Второе мое дежурство прошло значительно спокойнее. Может сказался тот факт, что я не нервничала из-за Волкова, как в прошлый раз. После нашего разговора я видела его лишь мельком, глубоким вечером, когда он уходил из отделения. А может легче было от того, что новеньких больных было меньше.
А вот утро, несмотря на спокойную ночь, встретило нетипичной для меня головной болью. Наверное, я попросту боялась пятиминутки, а если быть точнее, поддевок и не только их со стороны Волкова. Вот только ничего этого не было. Он на меня даже не взглянул, когда я отчитывалась, как прошла ночь на моем посту. Единственное, что он сделал, так это кивнул, да и то, уткнувшись в блокнот. На занятие мы зашли почти одновременно, ну а если быть точнее, я на пару минут раньше. И даже тут на меня свалилось неожиданное счастье в виде игнорирующего меня Волкова. Не сказать, что он кого-то выделял, а меня не замечал. Нет, я просто снова была как все. Подсознание так и кричало — это подвох, что-нибудь он обязательно выкинет. Но нет, не было ничего такого, что могло меня смутить или расстроить.
