— Тогда готовься к госпитализации, — улыбается Валерий Евгеньевич.
— Русланчик, не переживай так, — говорю я, поглаживая Сникерса, который уютно посапывает у меня на коленях.
— Меня пугают твои проблемы с сердцем.
— Ты же знаешь, что это всё последствия наркозов, лекарств и самой аварии.
— …и каждое вмешательство — это риск, — продолжает он за меня.
— Оно того стоит. Ведь ты сам говорил, что я встану, но жизнь не сказка, и чтоб это случилось, надо что-то делать.
— Ты права, Нара! — Гладит меня по руке. — Я буду ждать тебя у дверей операционной и обязательно дождусь!
— Руслан, я люблю тебя! — Тянусь к нему и трусь носом о гладковыбритую и пахнущую апельсиновым тик-таком щеку.
— И я тебя. Знаю, что мы не хотели торопиться, но думаю, лучше пожениться до операции.
— Зачем так скоро?
— Во-первых, нет смысла тянуть, а во-вторых, хоть ты их и не любишь, есть чисто прагматичная причина сделать это до операции.
— Какая?
— Нара, муж имеет право принимать важные решения, если жена не может, и наоборот. Если что-то экстренное, нужно будет тратить время, чтоб связаться со Светланой, ведь я тебе никто. К тому же, в любом случае я не могу тебе пообещать дорогую и красивую свадьбу в обозримом будущем.
— Она мне не нужна. Если ты говоришь, что так нужно, значит, так и сделаем.
— Нара, я хочу этого, прежде всего потому, что очень люблю тебя.
— Я знаю и тоже этого очень хочу, Руслан.
Глава 19. Руслан. Одно сердце, одна душа
В день, когда мой мир перевернулся с ног на голову, я мечтал, как поведу её к алтарю в свадебном платье. Ничего конкретного в этих мечтах не было: что-то в декорациях голливудских фильмов, белое платье, фата и туфельки, каблуки которых гулко цокают по полу. Мне представлялось, что мы непременно сделаем это весной, но подальше от сирени, на которую у Нары аллергия. Всё так радужно, когда смотришь на жизнь сквозь розовые стёклышки. Но грянул гром, и краски не то чтобы померкли — чья-то рука просто погасила свет, и остался только робкий огонёк свечи, трепещущий вдалеке.
Весна сменилась поздней осенью, пропитанной холодом и запахом подгнившей листвы, вместо светлого зала — казённый кабинет, а её туфли не будут стучать каблуками. Не будет родственников и друзей, потому что у нас почти не осталось близких. И первого танца молодых тоже не случится. Но это всё мелочь. Бестолковые декорации, которые нужны только, чтоб скрыть пустоту. Я теперь это ясно вижу. Главное, что у нас есть мы и наша любовь.
— Нара, можно войти? — спрашиваю я, остановившись у шторки, которая заменяет дверь в гостиную.
— Подожди минутку! — кричит она.
Завтра большой день, а Нара всё работает над своим платьем. Запрещает мне смотреть на промежуточные результаты, тщательно пряча его под простынёй. Я сам купил по её просьбе простое белое платье, напоминающее ночную рубашку, и акрил для ткани. Понятно, что решила расписать его, но сам рисунок — это большой сюрприз. Люблю, когда Нара горит творчеством, но не думаю, что в её состоянии полезно так подолгу сидеть у мольберта.
— Заходи! — слышу через несколько минут.
Я раскрываю шторку и вхожу. Платье натянуто на кусок фанеры, и вся эта конструкция прикрыта испачканной в краске простыней. У Нары под глазом зелёное пятнышко.
— ФЦ зелёная? — улыбаюсь я, соскребая пальцем кляксу, которая уже успела превратиться во что-то вроде резиновой пленочки.
— Ты помнишь, как она называлась? — Улыбается, и глаза становятся ярко-синими от приятных воспоминаний.
— Конечно. Это было как в замедленной съёмке. Ты схватила тот тюбик, и я понял, что мне конец, и название ему ФЦ зелёная. Прости, опять моё нафталиновое чувство юмора. На самом деле, с той зеленухи всё и началось.
— Мне до сих пор стыдно, что я так к тебе относилась. — Смущённо улыбается и отводить глаза.
— Не надо. Это было мило! — уверяю я её, чувствуя, как на душе теплеет от воспоминаний. — И все наши пикировочки были милые. Давай постоим?
Я поднимаю её на ноги каждые два-три часа, и мне так нравится эти десятиминутки «нормальности». Я закрываю глаза и больше не вижу ни её кресла, ни проблем.
Нара с готовностью тянет ко мне руки, и я вспоминаю, как поднимал её первые разы, когда она даже не могла толком обхватить мою шею — так плохо работали руки. Нара нежно обнимает меня, а я обвиваю её талию руками и привычным движением мягко поднимаю с кресла. Мы стоим, прижавшись друг к другу так тесно, что биения сердец сливаются в одну мелодию.
— Это не ФЦ зелёная, Руслан. Это изумрудно-зелёная, — шепчет она, обволакивая мою нижнюю губу своими. Я растворяюсь в нежности тёплого, пахнущего акрилом поцелуя.
— Плевать. Ты можешь вымазать меня любой краской, если хочешь.
— Потом придётся отмывать тебя, как тогда, — шепчет и целует ещё раз.
Тогда. Я до сих пор чувствую прикосновения тряпки к лицу. То были не очень нежные движения, ведь Нара так на меня злилась, но мне всё равно хотелось, чтоб наше внезапное соприкосновение длилось вечно. Меня тянуло к Наре как магнитом — так сильно, словно мы были половинками одного целого.
Я искал встреч с ней и не мог поверить, что такая удивительная, нежная и талантливая девушка может однажды полюбить меня. Но Нара полюбила несмотря на неудачное знакомство. Полюбила именно меня, а не мой статус. Твой человек — это тот, кто видит и воспринимает тебя без напускного. Я вот тоже вижу её, как есть. Наверное, потому так просто было принять все изменения.
— Делай со мной всё, что захочешь! — Нет смысла шептать, но я всё равно это делаю, боясь разрушить интимность и красоту момента.
