— Это ваш брат? — спросил он на своем плохом французском, глядя на нее глазами, полными сочувствия.
— А вы иностранец, что ли? — вместо ответа спросила девушка.
— Да.
— А, понятно! Да, он мой брат!
Подошел лифт.
— Вам на какой? — спросила девушка.
— На пятый, — ответил Егор.
И тут она внимательно окинула его взглядом, при этом нажав на кнопку под номером пять.
— Если вы к мадам Ренваль, то ее нет дома, я знаю.
— Нет, — улыбнулся Егор, — я к мадам Ла-Пюрель.
— К Ла-Пюрель? — удивленно воскликнула девушка.
— Да, а что, собственно, вас так удивляет? — спросил Егор, почувствовав, что она имеет какое-то отношение к нужной ему особе, и улыбнулся ей как можно любезней.
— Я… А ее тоже нет дома, — сказала девушка, слегка растерявшись.
— А кого еще нет дома в этом подъезде? — усмехнулся Егор, но, плохо владея французским, не очень отчетливо сформулировал свой вопрос.
Девушку явно забавляла беседа с обаятельным иностранцем.
— Как у вас с английским? — спросила она.
— Превосходно! — обрадованно ответил Егор.
— Тогда повторите еще раз свой вопрос на английском.
Егор повторил.
— В подъезде — не знаю! — улыбнулась в ответ его собеседница.
— А вы хорошо владеете английским? — в свою очередь поинтересовался Егор.
— Превосходно! — ответила девушка его же определением. — Я изучала его с первого класса в английской спецшколе, а теперь продолжаю заниматься тем же самым в колледже.
— Ну, тогда мне повезло.
— Вы так считаете?
— Если я скажу «да», это будет нескромно, но мне бы хотелось так считать!
В этот момент двери лифта открылись, и они вышли на площадку пятого этажа.
— Здесь только две квартиры. Мадам Ренваль и мадам Ла-Пюрель, — сказала девушка. — Я иду в одну из них, а вы?
— Я тоже.
— Угу! Ну, если вы не в квартиру мадам Ренваль, то, стало быть, в мою?
— Если вы имеете какое-то отношение к мадам Ла-Пюрель, то в вашу мне очень хотелось бы!
— Я ее дочь.
— Очень приятно! А как вас зовут?
— Николь.
— А меня Егор.
— Какое смешное имя! Я прежде никогда такого не слышала.
— Это исконно русское имя!
— Так вы русский?
— Да!
— Хм! Егор! — И Николь улыбнулась. — Ну что ж, приятно познакомиться, Егор, только в квартиру я вас не приглашаю.
— Это вполне осмотрительно с вашей стороны и похвально! — сказал Егор.
— Конечно! Я дома одна, — сообщила Николь в свое оправдание.
— Я вполне понимаю вас, Николь, но мне бы хотелось поговорить с вами. Может, выйдем на улицу?
— Ну что ж, пойдемте, — на удивление, быстро согласилась девушка, и они, снова вызвав лифт, покатили вниз.
Николь повела его во двор, где в тени деревьев пустовали две скамейки. Они присели на одну из них.
— Я вас слушаю, — сказала Николь и вопросительно на него посмотрела.
— Я прибыл из России, Николь, потому, что занимаюсь расследованием пропажи картины «Бэль», которая принадлежала вашей матери.
— Правда? — обрадовалась Николь.
— Совершеннейшая правда! И, как вы понимаете, мне бы очень хотелось увидеть мадам Ла-Пюрель.
— Но это сейчас невозможно! Она в отъезде.
— Где же она?
— В Ницце.
— В Ницце? — огорченно воскликнул Егор. — Но по моим сведениям она должна была находиться дома.
— Да она никуда и не собиралась после возвращения из России. Эта страна была завершающей в нынешнем выставочном сезоне. Поездка в Ниццу совсем не планировалась. Дело в том, что там живет наша престарелая родственница, у нее случился инфаркт, и она сообщила об этом маме. Та сорвалась на следующий же день.
— Ах, какая жалость! — огорчился Егор. — И когда же она вернется?
— Сказала, что пробудет там до тех пор, пока Августина не поправится.
Егор умолк, соображая, что ему делать дальше. Отправиться в Ниццу? Но какой смысл, если он там сможет только поговорить с Элизабет, и все. Ведь зацепиться за что-то существенное можно только здесь, в Париже. Только здесь имеет смысл искать доказательства истинного авторства «Бэль» и следы картины.
Николь с сочувствием на него посмотрела.
— А вы надолго в Париж? — спросила она.
Егор грустно покачал головой:
— На неопределенный, но не на долгий срок.
— Так, может, пока я смогу вам чем-то помочь, а потом, глядишь, и мама вернется!
— А почему бы и нет? — с надеждой воскликнул Егор, понимая, что если эта девочка хоть что-нибудь знает, то ее раскрутить будет гораздо легче, чем мадам Ла-Пюрель. — А почему бы и нет! — повторил он теперь уже утвердительно. — Я уверен, что сможете!
— Ну тогда я к вашим услугам! — согласилась Николь не без удовольствия, и Егор, не теряя времени, принялся излагать ей суть дела:
— Понимаете, Николь, кража картины могла произойти не только в корыстных целях. Согласитесь, что на этот счет могут существовать и другие версии. И я полагаю, что прежде чем приступить к их разработке, необходимо узнать, откуда в коллекции вашей матери появилась картина. И это самое главное, ради чего я прибыл сюда.
— А вот тут я должна буду вас разочаровать, — сказала Николь. — Думаю, мама этого не знает, так же как и я.
— Почему?
— Почти все картины нашей коллекции были приобретены очень-очень давно прадедом бабушки Лилиан. И, думаю, на вопрос, откуда появилась эта картина, не сможет ответить даже она.
— А что, она жива?
Николь возмущенно вскинула голову:
— С чего бы ей не быть живой?!
— Простите, Николь! Это было невежливо с моей стороны.
— Ничего! — снисходительно улыбнулась девушка. — Она жива. Ей восемьдесят один год, и она еще в здравом рассудке.
Егор призадумался.
— А может, с вашей бабушкой Лилиан все же стоит поговорить?
— Отчего же нет? Поговорить можно! — Николь взглянула на часы. — Она живет в пригороде Фонтенбло, в нашем родовом поместье, но сегодня отправиться туда я уже не смогу, к сожалению. У меня на сегодняшний вечер определенные планы.
— А как насчет завтра? — спросил Егор.
— Завтра я в общем-то свободна.
Они договорились поехать в Фонтенбло на следующий день в одиннадцать часов утра. Раньше Николь ехать никак не желала.
— Сегодня я занята допоздна, — пояснила она, — да и Жерар наверняка заявится только под утро. Я не смогу уснуть до тех пор, пока не буду знать, что он дома. — Она тяжело вздохнула. — Пока мама в Ницце, он совсем отобьется от рук!
Они условились встретиться на Лионском вокзале ровно в одиннадцать часов утра следующего дня и на том расстались. Егор отправился в отель. Всю дорогу, пока до него добирался, он думал о Яне. Мысли о ней не покидали его с тех пор, как они попрощались. Образ Яны, запечатленный в памяти в последний миг их прощания, никак не хотел исчезать, и даже угрызения совести из-за Флер, о которой он должен был бы думать, не могли стереть его. Скорей, скорей прийти и позвонить!
Расстояние от метро до отеля он преодолел за считанные минуты, а потом, ожидая лифта, безотчетно переминался с ноги на ногу, сетуя на задержку, по коридору от лифта до своего номера он почти бежал.
— Алло! — услышал он в трубке голос Яны сквозь удары своего сердца и почувствовал, как оно замерло. Ему показалось, что она произнесла свое «Алло!» тоже с волнением, с сиюминутной готовностью ответа, которая происходит, как правило, после длительного ожидания желанного звонка. «Кажется… или? — засомневался он. — Да нет, скорее всего, не кажется! Она ждала звонка! Конечно! Она волнуется! Как и я».
— Алло! Яна, добрый вечер!
— Здравствуй, Егор! Как ты? Как долетел?
— Нормально!
— В каком отеле поселился?
— В «Марене», на Больших бульварах!
— Как Париж?
— Передает тебе привет!
— Спасибо ему!
— А меня неприветливо встретил ужасной жарой!
— Это кому как! Я бы, например, приняла жару за его чрезмерную ласку! — Яна засмеялась. — Ты уже звонил Егору Алексеевичу?
— Нет пока, решил, что сначала поговорю с тобой. Ведь он все равно не скажет правды о своем состоянии.
