— Я заходила к нему два раза. Чувствует он себя хорошо! Так что не волнуйся! К тому же сегодня у него был врач. Я и с ней поговорила. Она сказала, что с ним пока все в порядке.
— Спасибо, Яна!
— А с Ла-Пюрель ты еще не встречался?
— Вот тут мне не повезло! Она уехала в Ниццу. Здесь, в Париже, только ее дети. Так что придется мне ее теперь дожидаться.
— Сколько же?
— Понятия не имею!
— Егор Алексеевич расстроится! — сказала Яна.
— А я пока ему ничего не скажу. Вдруг она на днях вернется.
— Ладно, что мне ему передать, Егор?
— Ничего, я ему сам позвоню.
— Тогда до свидания!
— До свидания! Я тебе завтра позвоню, хорошо?
— Конечно, ты же обещал звонить каждый день, так что не забудь!
Егор отключил мобильник и, повернувшись, чтобы пройти в глубь комнаты, наткнулся на свое отражение в зеркале.
— Фу! Ну и рожа! Не увидев, ни за что не представишь! Счастливая и глупая, как у инфантильного дурачка или у сытого гиппопотама! — громко воскликнул он. — Вот бы Яна сейчас на меня взглянула! Да не дай бог!
И в голове вновь зазвучали ее слова: «Ты же обещал звонить каждый день, так что не забудь!»
Он шумно вздохнул от радости и, плюхнувшись на кровать, раскинул руки во всю ее ширину, словно хотел распахнуть обуявшему его счастью свои объятия. Глаза закрылись сами собой, и он постарался представить лицо Яны, когда она это сказала. Так, глаза. «Лукавые? Счастливые? — И тут же сделал себе замечание: — Не обольщайся! Ишь чего захотел! Полные ожидания? Опять не обольщайся! Это почти то же, что и счастливые! Озорные, шутливые? Вот это, скорее всего!»
Зазвонил мобильник.
— Дед! — улыбнулся Егор. — Его позывные!
…Купив два билета до Фонтенбло, Егор отправился на перрон, где они с Николь договорились встретиться. Она оказалась довольно пунктуальной, явилась к одиннадцати десяти. Егор сначала ее не узнал. Выглядела она совсем не так, как вчера. На ней была облегающая открытая тенниска темно-лилового цвета и короткая белая юбка. Белые босоножки на высоком каблуке подчеркивали стройность ног, на голове красовалась шапочка-панама с широким козырьком. Свои вьющиеся рыжие волосы Николь собрала в «хвостик», который заманчиво выглядывал из-под панамы, легкий макияж лишь слегка подчеркивал приятные черты лица. «Ну надо же! — удивился Егор, вспоминая ее вчерашнюю, выскочившую вслед за братом в джинсах, бесформенной оранжевой футболке и с сердитым лицом. — Да она почти красавица!»
— Привет! — Николь по-приятельски подставила ему щеку для поцелуя.
— Привет! — чмокнул ее Егор.
— Нам лучше отправиться на середину платформы. Оттуда ближе до стоянки автобуса.
— Нам еще и на автобусе ехать?
— Совсем чуть-чуть, всего три остановки, минут по пять!
Поезд подошел вовремя, и они, войдя в вагон, уселись на мягкие сиденья друг против друга. До Фонтенбло было около часа пути.
— Я позвонила бабушке, — сообщила Николь, — нас ждут!
— Ты часто ее навещаешь?
— Нет, конечно! Поэтому ждет она нас с нетерпением. Думаю, даже испечет свой фирменный пирог с творогом и курагой.
— Здорово! — сказал Егор.
— Подожди, пока не стоит обольщаться! Это ведь только мое предположение. Лилиан в последнее время любит полениться, покапризничать! Как знать, расщедрится ли она на пирог!
Егор добродушно рассмеялся:
— Ничего! Уж лучше я пообольщаюсь сейчас, а потом как-нибудь переживу свое разочарование! Кстати, брат вернулся вовремя?
— У него без мамы «вовремя» не существует! Он вернулся в три часа ночи.
— Что у него за прикид такой? Особенно на голове?
— А у него манера такая — навешивать на себя всякую дрянь. Он то панкует, то рокерует, то под гома обрядится! А! — Николь досадливо махнула рукой. — Страшно мне за него! Брат все-таки!
— Ничего, подрастет и изменится!
— Если бы! Но ведь до этого он в любую историю может вляпаться!
— Гони от себя мрачные мысли, Николь! Советую! Может вляпаться, а может и нет! Чего зря переживать!
— Да, давай-ка лучше поговорим о картинах. Ты знаешь, я вчера вдруг вспомнила кое-что. Правда, не знаю, важно это для тебя или нет!
Егор заинтересованно взглянул на нее.
— Дело в том, что мама не всегда выставляла «Бэль». И не только ее, но и еще несколько картин, не то две, не то три. Я, правда, не знаю, какие точно! И вообще, картины наши стали путешествовать за пределы Франции только после смерти папы. При его жизни они вообще редко выставлялись, даже во Франции.
— Почему?
— Не знаю! Может, в этом не было необходимости.
— А сейчас есть?
— Думаю, есть. Это очень понадобилось маме.
— Понадобилось?
— Ну да! Она нашла в этом для себя хобби, отдушину, наконец, стала чем-то серьезно занята. Выставки — дело хлопотное, но привлекающее к себе массу народа, а значит, и общественный интерес к имени коллекционера. А мама моя, похоже, очень любит славу.
— А ты, Николь, как относишься к славе?
— Я? Я ее люблю! Да, люблю! Во всяком случае, я бы от нее тоже не отказалась! Только приобрести ее на таком поприще не желала бы.
— Почему?
— Но это же была бы не моя заслуга! Мне хочется достичь чего-то самой, но только без особого труда! Я ведь ленивая, в бабушку Лилиан. Так что слава мне не светит!
Егор улыбнулся:
— Похоже, так! Значит, ты вспомнила, что «Бэль» не выставлялась?
— Не выставлялась!
— Стало быть, имелись веские причины. Это ведь одна из самых лучших картин вашей коллекции, чего ж было ее не выставлять?
— Я полагаю, если эта веская причина и существовала, то о ней мог знать только папа.
— А когда он умер, Николь?
— Пять лет назад. У него был рак легких. Кстати, об этой причине ему мог рассказать либо дед Лион, его покойный отец, либо сама Лилиан.
…Родовое имение Ла-Пюрель находилось недалеко от парка Фонтенбло, ближе к его пейзажной английской части. Это был старинный двухэтажный дом белого цвета, выполненный в стиле классицизма, несколько раз реставрированный, но так и не доведенный до своего первозданного состояния. На эту мысль уже с первого взгляда наталкивали довольно броские детали — полуразвалившиеся колонны фасада, осыпавшаяся в нескольких местах штукатурка, остатки двух античных скульптур, некогда стоявших по обе стороны входа, с унылой неприглядностью напоминали о былом величии.
«И почему бы их совсем не убрать? — подумал Егор. — Хотя, как знать, может, как раз эта девочка Николь со временем захочет все восстановить. Может, каждое предыдущее поколение рассчитывало на силы и инициативу последующего. Авось восстановят, думали предки, с надеждой поглядывая на своих преемников, и оставляли руины в покое. А может, все это было им просто безразлично, как знать!
На пороге дома их встретила Лилиан Ла-Пюрель и манящий сдобный запах только что испеченного пирога. Николь, потянув носом, незаметно подмигнула Егору.
— Разочарования не будет! — шепнула она и повисла на шее старушки, награждая ее поцелуями.
— Как ты, Лилиан? Смотрю, уже вовсю ковыляешь! Никак, нога пришла в норму?
— Пришла, как же! Это я для тебя из последних сил стараюсь выглядеть молодцом! — Старушка прислонила свою трость к стене, а потом прошлась туда-сюда, слегка прихрамывая.
— Ну! Прогресс налицо! — воскликнула Николь и, подхватив Лилиан под руку, попыталась вовлечь ее в некий произвольный танец.
— Ты что, сумасшедшая? — воскликнула Лилиан. — Отпусти меня сейчас же!
— Ничего, ничего! — приговаривала Николь. — Ты еще и на свадьбе моей потанцуешь!
— А что, уже пора? — обрадовалась Лилиан и вопросительно взглянула на Егора.
— Нет! Он тут совсем ни при чем! — махнула рукой Николь. — Я просто так, к слову сказала.
— Жаль! — разочарованно изрекла старая Лилиан, бесцеремонно разглядывая Егора. — Очень жаль!
Они были похожи, внучка и бабушка, и не только внешне. В них присутствовало нечто общее, и прежде всего — прямота суждений. Это в первую очередь обратило на себя внимание Егора.
