весом. Они должны быть такими же красивыми девочками из приличной семьи. Пойдем.
И Саша идет за матерью, словно маленький щеночек на поводке. Но вдруг вырывает ручонку из узкой ладони и бросается ко мне.
– Я тебя очень люблю. Мы же будем еще подругами, правда? Навсегда же? Ты не обидишься. Она же мама моя.
– Конечно, будем, – шепчу я в солнечную макушку моей девочки. – Подругам не обязательно видеться каждый день. Достаточно просто знать, что мы друг у друга есть. И я передам от тебя привет кошке барабан. Она, кстати, передавала тебе привет и кусь.
– И ее поцелуй в носик, – тихо-тихо шепчет малышка, так, что слышу только я. – Оль, слушай, я не хочу быть с мамой. Только это секрет. И папа…
– Саша, долго ждать? Пойдем. Дорогой, ты совсем распоясал девочку и прислугу.
Сашуля испуганно выдыхает и нехотя идет к матери. Она привыкнет. Ей будет хорошо. Им всем будет хорошо вместе, потому что они семья. Зато мне тут совсем не место.
– Зачем вы привезли меня сюда? – поднимаю глаза на Райского, который стоит рядом, так близко, что я чувствую волны безразличия исходящие от него. – Чтобы указать мое место? Можно было просто сказать. Спасибо хоть не воспользовались моим идиотизмом там в машине. Хотя, да, я не в вашем вкусе, судя по…
– Оля, не неси ерунду. Ты прекрасна и самая женственная женщина, которую я видел в своей жизни. И я честно не знал, что моя жена вернулась. Я просто хотел…
– Чего? Чего ты хотел? В грязь меня втоптать? Черт, как в анекдоте. Жена вернулась, хаха, смешно. У тебя это шикарно вышло.
– Ты мне нужна.
– И поэтому ты не защитил меня, когда твоя жена меня оскорбляла? Поэтому ты молчал? А пошел ты.
– Я не хотел пугать Сашу. Она так ждала мать. Оля. Черт… Стой, куда пошла?
– Домой. В ад. По фигу куда. Лишь бы от вашей веселой семейки подальше. Самое поганое, Райский, что и Сашу вы изуродуете по образу и подобию своему. Она вырастет такой же бессердечной.
– А ребенок каким вырастет, которого ты носишь, без отца, с такой то матерью? Глупой, самонадеянной зайкой, слышащей только себя. У которой нет даже дома своего. – рычит этот мерзавец. Бьет в самую болезненную точку. – Он ведь мой? Ты так и не ответила.
– Он мой, – выдыхаю я. Иду к выходу. Меня качает, меня тошнит от ситуации, и дышать нечем. – И у меня нет дома, зато есть чувство собственного достоинства. Простите, мне пора. Не буду оскорблять ваш дом своим неэстетичным видом.
– Оля, – он догоняет меня уже на крыльце, хватает за руку, и мне кажется на ней остаются ожоги от его прикосновений. Чертовы гормоны. Обида меня сейчас душит яростная. Рвущая. Ослепляет. В голове такой кавардак, а в животе огненный вихрь. – Да послушай ты…
Дергает меня на себя. И я обваливаюсь кулем в его объятия, теряя остатки разума и самоуважения.
– Дура ты, Зайка. Я с ума схожу по тебе, – его губы жалят, сводят с ума. Он совсем что ли очумел? Так не правильно. Так нельзя. Но так восхитительно. Боже, что я творю?
– Прекрасно. Не зря твоя мать расстаралась, меня домой вернула, – слышу я издевательские аплодисменты. – Значит на жирненькое потянуло. Знаете, девушка, Вадим всегда любил фаст фуд. При чем самый дешевый и мерзкий. Богатым людям иногда хочется разнообразия. Но потом всегда. Слышите, всегда он возвращается к изысканной здоровой кухне.
– Рот закрой, – рычит Райский, наконец выпустив меня из гипнотического плена своих губ. И я бегу по ступеням, поджав хвост. Черт, ну почему я такая дура?
Сделали серому зайцу, слишком длинные уши.
– А он что? – смотрит на меня Зюнька. Под ее глазом красивый фиолетовый бланш, а в остальном выглядит она гораздо лучше меня. Ее, хотя бы не предал тот, кому я только начала верить. Дура. От чего-то решила, что Райский может быть настоящим и честным. Даже подумала, что… Твою мать.
– А он остался там. Не остановил, не пошел за мной, – выдыхаю уныло, обмакивая маринованный огурец в блюдечко с медом.
– Мудило, – констатирует Галюня, не сводя с моего лакомства задумчивого взгляда. – А казался приличным и порядочным. Как он борова этого вырубил у клуба? Раз, и все, мы даже хрюкнуть с ним не успели.
– Ты бы лучше мне рассказала, как будешь работать со сломанным указательным пальцем на правой руке. Проктолог в гипсе это аллес, – хмурится Зюнька.
– Ага, а главврач элитной клиники с фингалом, просто эталон профессионализма, – начинает заводиться Соломинка.
– Да уж, – хрущу я вкусняшкой. – А у меня сегодня суд еще. И… Знаете. Может и вправду вернуться к Леже и жить спокойно? Ребенка он примет, я думаю. Ему это выгодно, а я никому не скажу, что это он бесплодный. Я снова буду работать в клинике. Подобие семьи, подобие любви, подобие жизни. И забуду как страшный сон свою роковую ошибку с большим ружьем. Зато мой папа получит долгожданного внука. Все довольны, все смеются.
– Дура совсем? – смотрят на меня две пары удивленных глаз. Мои лютые подружки аж потасовку свою прерывают от изумления. – А ребенок?
– А ребенок вырастет в полной семье. И все. Пошла я собираться. Суд через полтора часа.
– Мы с тобой.
Я встаю с табуретки, и хватаюсь за стол, чтобы не свалиться. Да, я все решила. И мне не нужны свидетельницы моего позора. Я уже позвонила Задорнову, договорилась о встрече. Он обрадовался. Так что, поджав хвост я возвращаюсь в свой мир. Телефон звонит в прихожей, а у меня нет сил даже сделать шаг. Всегда очень трудно признавать свое поражение. А тут еще гормоны. Я проиграла по всем фронтам.
– Оль, тут это… – появляется на пороге кухни Соломинка с трубкой в руке.
– Что там еще? Неужели конец света? Хоть бы, хоть бы.
– Тебя, говорят, что из какого-то концерна «Май» или не май, может концерта, не слышу ни фига, ухо то у меня подбито.
– Некогда мне, – господи, не хватает только еще какого-нибудь локального звездеца. Мало мне что ли?
– Слышали, надежа Ольга Петровна, что говорит? – хмыкнула в трубку носатая гангрена. Замолчала, задумчиво поскребла гипсом голову. Повернулась ко мне. – Говорят вас, мадам Задорнова, во дворе нашего шикарного особняка
