урвать её хоть немножко. Хоть капельку. Мне бы, чтобы продержаться подольше, хватило бы и поцелуя. А, ч-чёрт! Ну кому я вру? Ни черта.
Остаток недели и выходные кажутся бесконечными. Нервяк такой, что противно сводит живот. Во-первых, я до последнего не верю, что меня выпустят. Во-вторых, я страшно взволнован тем, что, наконец, увижу мать, и побываю в родных, знакомых с детства местах, сны о которых меня преследовали на зоне, оставляя после себя несмываемое чувство горечи на языке. Ну а в третьих, я постоянно думаю о Женьке. О том, как бы нам вырвать, выгрызть у этой жизни ещё хотя бы одну ночь и не привлечь ненужного внимания. Она – моё наваждение. И мой воздух. Чтобы как-то существовать и бороться дальше, мне жизненно важно сделать ещё один вдох.
Напряжение чуть-чуть отпускает лишь в небе. Мы сидим на шикарных диванах напротив друг друга, оба зарывшись в документы и только изредка, под прицелами глаз охранников, обмениваемся короткими взглядами. Очень скоро понимаю, что напряжён не только я один. Женька тоже накручена.
– Что такое? – тихонько интересуюсь, когда охранники в кои-то веки отходят подальше.
– Попрощайся. Помнишь? Ты обещал.
Она всё ещё думает, что я смогу от неё убежать? Глупая. Ну какая глупая…
– Я никуда не собираюсь. Не в этот раз.
Женька медленно закрывает глаза и по тому, как резко обваливаются её плечи, я понимаю, что эта дурочка успела себе надумать. Сердце пробуксовывает. Ритм рвётся. И что-то горячее выплёскивается, обдаёт кишки кипятком. Я растираю горящую огнем грудь. А Воскресенская вымученно улыбается.
– Хорошо. Не то бы мне пришлось долго объяснять… – она замолкает, будто не совсем уверенная, что ей стоит продолжать.
– Объяснять что?
– Как так вышло, что человек, за которого я поручилась, сбежал.
Так это она?! Ну а кто же! Кому бы это ещё пришло в голову? У кого ещё есть такие возможности? И всё равно… Всё равно почти нереально поверить, что Женька это всё провернула! Особенно теперь, когда я точно знаю, как она боялась, что эта поездка может стать жирной точкой в нашей запутанной истории. Зажмуриваюсь… Кажется, я сейчас такой уязвимый, что все мои мысли, все мои чувства и страхи проступают на поверхность радужки. Вот почему я прячусь за шторками век.
Мы до самой посадки не произносим вслух больше ни слова. Также молча заселяемся в отель. И в следующий раз заговариваем уже лишь в офисе наших партнёров. Мне нравится с ней работать. Нравится ощущение того, что тебя всегда подстрахуют. Нравится даже то, что все присутствующие мужики на неё пялятся, открыв рот. Тогда как она от макушки до пяток принадлежит мне.
Расходимся ближе к ночи, с большим трудом отбившись от предложения поужинать. По канону бы следовало согласиться, но у меня железобетонный аргумент, против которого ни один грузин не скажет ни слова: мама. Я и так задержался больше, чем планировал. Она наверняка заждалась.
На время командировки нам для удобства предоставлены представительского класса автомобили. Один в распоряжении Женьки, другой – в моём. За нами обоими приставлена охрана. Вряд ли эти парни знают, что захоти я сбежать, хрен бы они догнали меня в этих тесных лабиринтах улиц. Я все ходы здесь знаю наизусть… Я бы запросто мог в них потеряться. На секунду желание сделать это становится до того острым, что я даже незаметно отступаю в тень. Но следом же из неё и выныриваю. Почти в ужасе сам от себя.
Нет. Нет! Ещё не время.
Иван приоткрывает дверь. Я послушно сажусь в машину. Чем ближе к дому, тем сильнее колотится сердце. Прошу выключить кондиционер, открываю окно и впитываю в себя эту южную ночь. И речь родную. И знакомые до тянущей в груди боли запахи своего дома.
– Серго!
Мама… Такая… сухонькая, тонкая, будто прозрачная. Настолько величественная.
– Привет!
– Ты приехал…
– Я же обещал.
– Сынок…
Она не плачет. Не царское это дело. Она стоит, обняв меня, задрав голову, и смотрит, как на бесценное произведение искусства, до которого она, наконец, дорвалась.
– Постарел.
– А ты – нет. Совершенно!
Она не плачет, а я сейчас не сдержусь. Зарываюсь носом в седые волосы, чтобы не опозориться. Во мне нежности через край. И ненависти. Я никогда не прощу тех, кто отнял у нас все эти годы. И никуда не денусь, пусть и не мечтают, пока не воздам по счетам.
– Ну, что мы стоим на пороге? Давай, проходи. Я на стол накрыла. Достала бутылочку вина… Ты же переночевать останешься?
Оглядываюсь за спину. Туда, где с ноги на ногу переминается Иван. Пусть только попробует меня остановить.
– Да. Конечно. Только придётся рано уехать. Ничего?
– Ничего.
И Женьке придётся как-то эту ночь без меня. А может, оно и к лучшему? Усыпим бдительность сторожевых псов. Чем чёрт не шутит?
Захожу за матерью в дом. Здесь всё, как и раньше. Ничего не изменилось. Ничегошеньки. Можно смело представить, что и не было этих лет. Может, так и стоит поступить, чтобы чуть отпустило мучительное чувство того, что все хорошее осталось в прошлом.
– А наготовила сколько! Три дня, что ли, от плиты не отходила?
– Ай, да какая разница. Присаживайся. Что тебе положить?
Глава 21
Евгения
Вино в бокале красное, словно кровь. Стол ломится от еды – хорошо, что мне не страшны лишние килограммы, не то бы знаменитое кавказское гостеприимство сыграло со мной злую шутку.
– О чём думаешь, красавица? – на мои плечи ложится рука нашего новоиспеченного грузинского партнёра. Это не очень приятно, учитывая то, что он ужасно вспотел, но я мирюсь с происходящим, чтобы никого не обидеть. Тем более – Антона, которого знаю с детства.
– Разве похоже, что я способна хоть на какой-то мыслительный процесс? – сыто улыбаюсь.
– Нет? – смеётся Сванидзе.
– Не-а. Я для этого слишком много съела.
– Ну, Женёк, тебе за двоих пришлось отдуваться. Так что не обессудь.
