Марк скользит по мне глазами так убийственно-интимно, что я не сомневаюсь — ему все нравится.
Как выглядит он мне нравится тоже: на Зотове джинсы, безупречно подчеркивающие его безупречную задницу, и черный джемпер. Волосы слегка взъерошены ветром, на лице — однодневная щетина, которая безумно ему идет и от которой на моей коже небольшое раздражение.
Он успел захватить свои вещи из дома Капустина после двухчасового сеанса с физиотерапевтом. Разумеется, я в этом сеансе никакого участия не принимала. Мы больше не говорили о его терапевте, мне стало все равно. После того, как Зотов со мной “закончил”, я с трудом могла двигаться, не то что сгорать от ревности.
А теперь мою голову раздирают совсем другие мысли, от которых под ребрами словно бушует шторм. Он изводит меня весь день, не давая покоя.
Зотов чувствует это, поэтому то и дело ловлю его подавляющий взгляд на своем лице. Этим взглядом он пытается заставить меня не думать и расслабиться, ведь ради этого мы согласились сюда прийти. Немного расслабиться!
Коридор, по которому идем, тускло освещен. Освещением здесь служат разноцветные гирлянды на стенах и потолке, по периметру которого протянута светодиодная лента.
В основном зале гораздо светлее, бар забит под завязку. На двух широких плазменных экранах транслируется хоккейный матч, и его активно обсуждают присутствующие. От их голосов в зале гул, но этот гул затмевает голос Артура Страйка, который, увидев нас с Марком, ударяет здоровенной ладонью по столу и басит:
— Офигеть! Вы сделали мой день! Это просто нечто! Вы типа вместе? Охренеть…
На его лице удивление, как и у всех сидящих за двумя соединенными столами людей. Куча знакомых мне лиц, с которыми виделись буквально несколько дней назад на даче Капустина.
— Как видишь… — Марк впечатывает свою ладонь в лапу Артура, и они сцепляют их в замок, после чего хлопают друг друга по спине.
— Привет, Розенбаум… — Страйк осторожно обхватывает рукой мои плечи, прижимая к широкой груди. — Давно не виделись! — низко смеется.
— Привет, папаша… — бормочу в его толстовку.
— Кроме шуток, вы реально вместе? — отстраняется и заглядывает мне в лицо, будто хочет найти в нем ответ на свой вопрос. — Это просто офигенно! — снова ударяет по столу, только на этот раз кулаком.
Рядом с ним беременная блондинка, его жена Оля. Я взмахиваю рукой, здороваясь:
— Привет.
— Добрый вечер, — вежливо присоединяется Зотов.
— Марк, — улыбается ему Оля. — Можно с тобой сфотографироваться? Племянник просил…
— Можно? — бормочет Зотов рядом с моим ухом.
Закусив губу, посылаю ему говорящий взгляд. Взглядом прошу его не юродствовать, ведь я не могу ревновать звезду мирового хоккея к беременной жене его старого приятеля.
На его нахальных губах вспыхивает быстрая улыбка, адресованная мне одной.
Посмотрев на Олю, отвечает:
— Без проблем.
Придерживаясь за край стола, жена Артура аккуратно, стараясь не задеть свой округлый живот, встает с дивана и пихает в руки супруга телефон.
Отхожу на шаг назад, чтобы не мешать Страйку делать фото. Марк размещается рядом с Олей и принимается делать то, что у него превосходно отточено за годы успешной спортивной карьеры — чуть склонив голову к девушке, широко улыбается в камеру.
— И пусть Зотов ладонь к животу приложит, может, пацан родится, — раздается из-за стола голос Зеленого.
— Закрой пасть! — рыкает на него Страйк. — Комик, блядь.
— Да шучу я…
— Ой деби-ил… — тянет Капустин.
Стол взрывается хохотом, и я наконец-то даю выход своим эмоциям по поводу того, что рядом с Данилой сидит моя подруга.
Сегодня я набирала Капустину два раза, чтобы позвать с собой, и она ни одного раза не взяла трубку. Присутствие здесь Тани для меня такая же неожиданность, как и рука Данилы, лежащая на спинке ее стула.
Мы встречаемся с Капустиной глазами, когда сажусь напротив.
Ее ладонь покоится в ладони Данилы, пока подающий надежды чиновник сверкает белозубой улыбкой, участвуя в общей беседе. Склонив к Таниному виску голову, Данила что-то шепчет ей на ухо, на что подруга застенчиво улыбается…
С ума сойти!
Вопросов к ней у меня хватает, но я выжата как лимон, поэтому не в состоянии предъявлять претензии.
— Я сегодня угощаю… — объявляет Капустин. — За счет Зотова!
Стол снова взрывается громким хохотом.
Собравшаяся здесь компания достаточно шумная, чтобы привлечь к себе внимание. Чтобы привлечь внимание, достаточно одного Зотова, которого узнают слишком быстро. Он не успевает сесть за стол, за их с Олей спинами возникает двое мужчин, которые смущенно топчутся на месте и переговариваются, прежде чем рискнуть попросить совместное фото.
Через минуту желающих становится в пять раз больше, и я с замиранием сердца наблюдаю за тем, как комфортно чувствует себя Марк, купаясь в этом внимании. Улыбается открытой улыбкой, пожимает руки и позволяет эксплуатировать свое узнаваемое лицо всем желающим.
Ему комфортно и он… на своем месте. В своей стихии. Среди фанатов, с которыми у него одно огромное общее увлечение — хоккей. Вся его жизнь посвящена этому увеличению, и это его призвание.
Мое сердце сжимается и под под ложечкой сосет, когда думаю о том, что ему придется перекроить свою жизнь и отказаться от достижений, которых достиг упорством и трудом. Оставить за плечами клуб, который позволил ему стать мировой спортивной знаменитостью, раскрыть свой потенциал на сто пятьдесят процентов.
Так не должно быть…
Не должно! Ведь это не справедливо. По отношению к нему, к нам и к тем людям, которые в него верят!
Горло сжимается, но в мою кровь будто впрыскивают адреналин. От злости и решимости, которая заставляет подрагивать мои руки.
Извинившись, Зотов останавливает фотосессию одним коротким жестом, который никто не оспаривает. Подойдя к дивану, тянет меня вверх, после чего занимает мое место и заставляет упасть к себе на колени. Прижавшись спиной к его груди, я на секунду прикрываю глаза.
Марк сжимает руки вокруг моей талии и носом утыкается в шею. Целует ее, спрашивая:
— Хочешь фото?
— Терпеть не могу хоккей… — отзываюсь еле слышно.
— А хоккеистов? — Марк посмеивается, продолжая щекотать губами мою кожу.
— Обожаю пловцов…
— Не задирайся, любимая…
Тело отзывается мелкой дрожью на нашу физическую близость. Его дыхание на коже вызывает мурашки. Но клокочущая во мне злость и жажда справедливости не дают расслабиться в любимых руках.
— Мне нужно в туалет… — говорю, пытаясь выбраться из объятий Марка.
— Тебя проводить?
— Нет… закажи мне коктейль.
Глядя на свое отражение в зеркале над умывальниками в туалете, пытаюсь сдерживать участившееся дыхание и собираюсь с мыслями, чтобы сделать то, что должна.
Меня сжигает желание сопротивляться. Бороться. Как никогда в жизни. Сделать то,
