вас, ни для ваших гостей… И перестаньте распускать руки! — я замечаю, что кто-то во всю наглаживает мне талию.
— Не могу, — абсолютно невозмутимо отвечает Воронцов. — Ведьма ты.
— Прокляну! — в сердцах обещаю я, пытаясь избежать настойчивых рук.
Почувствовав, что я сейчас пошлю его далеко и надолго вместе с его приёмами, руками, голосом и ресницами, Виктор меняет тактику:
— Варя, мне правда, нужна помощь с Тиль, — проникновенно заглядывает он мне в глаза. — Я бы отменил вечеринку нахрен, но некоторые гости приезжают из Москвы, и уже Позднова во все переносить.
Час от часу не легче.
Шишки из Москвы.
— К тому же, для детей наняты аниматоры, фокусники, какая-то херота будет вроде шоу песка… Тимошке понравится, — заверяет меня Воронцов.
— А вот мне гарантированно нет. С меня вашей тещи и по телефону достаточно.
— Бывшей тещи! — сердито повышает голос он. — Ее не будет.
Я прищуриваюсь:
— А обручалку вы все равно носите…
— Это чтобы бабы не липли, — ворчит он, но руку с кольцом убирает с моей талии и засовывает в карман.
— И как? Помогает? — сладко спрашиваю я.
— Тронь, ты придираешься!
— Я? — изумительно просто. — Вы носите обручальное кольцо, а меня представить собираетесь спутницей? Это вы меня так за кого выдавать собираетесь? За неразборчивую любовницу?
— Я сниму кольцо, если дело только в этом.
Это какой-то кошмар. На каждое мое возражение у него есть ответ. И что я его слушаю? Он явно настроен меня дожать!
— Виктор Андреевич, — пристально смотрю на него я, — скажите честно, зачем вам это надо?
— Я, что, идиот, выкладывать карты на стол? — удивляется Воронцов. — Ты меня сразу убьёшь.
— То есть вы что-то задумали, и мне это не понравится, — складываю я руки на груди. — Идите-ка вы, Виктор Андреевич, на работу или куда там. Мне пора в поликлинику, а вам в ваши грезы.
— Варвара, отказ не принимается. Я же тебе исповедался. Да и Тимку не стоит разочаровывать. Подумай как следует и соглашайся. Я вечером позвоню.
От Воронцовской непробиваемости закатываю глаза, но если я думаю, что на этом он наконец оставит меня в покое и уйдет, то я жестоко ошибаюсь.
Виктор уверенно обхватывает ладонями мое лицо и, не позволяя отстраниться, целует. Сначала агрессивно, подавляя мой протест, а сломив его нежно, будто обещая что-то. И улегшаяся было волна смятения снова накрывает меня с головой. Особенно, когда я чувствую вжимающийся мне в живот недвусмысленно окрепший интерес.
— Мам, лямки! — ябедничает деть с порога кухни.
И я отпихиваю Воронцова, который хоть и поддается, но смотрит на меня чересчур многообещающе.
— Тебя никто не обидит, — говорит он напоследок, натягивая куртку.
Никто, кроме тебя.
Так я думаю, закрывая за Виктором дверь.
Не пойду я ни на какой прием. Я это твердо решаю, пока возвращаю на место непослушные бретели Тимкиного комбинезона, и потом спохватываюсь проверить, что он надел под него. Оказывается, ничего. Ни колготок, ни носок. Зато в кармане динозавр.
Запаковывая ребенка поновой, я мучительно размышляю, что же за план был у Воронцова, для которого я должна появиться у него на вечеринке. Женское любопытство все-таки неистребимо.
Но то ли я так плохо знаю Виктора, то ли он меня окончательно испортил, мне в голову не приходит ничего кроме секса…
Вот он обломился бы. У меня с сегодняшнего дня должны быть женские.
Кстати, странно, что до сих пор организм не дает о себе знать. Это все нервы, ну и переход в категорию женщин, наверно.
Не может же быть, чтобы это было… что я… Да нет. Просто нервы. Все случилось меньше недели назад. А у сестры, помнится, задержка вообще началась на втором месяце.
Но из-за этих мыслей на душе становится неспокойно. И я обещаю себе, что обязательно сдам кровь. Это ведь намного надежнее, чем обычные аптечные тесты. Именно из-за их ложных показаний Маша в свое время проморгала беременность.
Впрочем, это так. На всякий случай.
Виктор в меня не кончал, а потом использовал презерватив.
Все обойдется.
А чтобы дальше обходилось, нужно не допускать даже ситуацию, при которой у Воронцова появится возможность создать рисковое событие.
Так что никаких приемов, никаких поездок к Тиль.
Настроение немного приподнимается и становится еще лучше, когда педиатр выдает нам желанную справку, что мой Тимошка здоров, и мы можем возвращаться в сад.
На радостях по дороге домой даже заглядываю в кондитерскую за пончиками.
Увы, возле самого подъезда мне приходится напрячься.
Я узнаю его сразу. Того самого первого курьера, который не похож на курьера. Именно он привозил перчатки от Воронцова.
Товарищ по-прежнему не похож на почтальона.
— Варвара? — заметив меня, подает он голос. — Я от Виктора Андреевича.
Я не спишу вступать в беседу, только внимательно разглядываю посыльного.
— Не могли бы вы открыть дверь, у меня для вас есть кое-что, но лучше будет если я сам занесу.
— Мне ничего не надо, — отбояриваюсь я.
— Вы же не хотите, чтобы меня уволили? — поднимает он брови, и я сдаюсь.
Прижимаю ключ-брелок к детектору домофона, а курьер в дорогой дубленке вытаскивает с заднего сидения джипа большую серебристую коробку. Она узкая, длинная и перевязана розовым бантом.
Дежавю.
Поднявшись вместе со мной, парень оставляет коробку и испаряется, а я пишу Воронцову: «Мне не нужны ваши подарки!».
Через несколько напряженных минут приходит ответ: «Ты, видимо, еще не открывала, да? Я позвоню тебе попозже».
Отбрасываю телефон и хмуро разглядываю блестящую упаковку. Что ж там такое, что Виктор так в себе уверен. И как я ни объясняю себе, что мне не интересно, как ни отвлекаю себя домашними делами, накормив Тимку, я возвращаюсь к коробке.
Сама не понимаю, как это происходит, но я тяну за атласный бант.
С замиранием сердца откидываю глянцевую крышку и застреваю взглядом на лежащей на папиросной бумаге веточку оранжерейной лаванды. Она такая изящная, хрупкая и трогательная, как напоминание о лете, что руки подрагивают, когда я достаю ее, чтобы не сломалась. Лаванда тонко пахнет, и в голове роятся мысли: ее же не обязательно возвращать?
Отложив эту прелесть в сторону, я с шуршанием сдвигаю бумагу и возвращаюсь взглядом к содержимому коробки.
И обомлеваю.
Девичий чистый восторг заполняет душу.
Нежно-голубой плотный шелк как раз под цвет моих глаз.
Платье.
Глажу его кончиками пальцев и не решаюсь вынуть, чтобы рассмотреть. От него за версту пахнет роскошью, изнеженностью, ковровыми дорожками, лимузинами и дорогим шампанским.
Не выдержав, я сбегаю из спальни, но снова и снова возвращаюсь. Так рядом с
