Где генерал-то?
– Кто? – шепот становится возмущенным. – С ума посходили? Пошли в коридор, мы сейчас генерала разбудим.
Дверь Сашка оставляет приоткрытой на всякий случай. И телефон с собой взять не забывает. В коридоре очень кстати стоит диванчик и пара кресел. ВИП-блок все-таки.
– Ты совсем не изменилась, – завистливо вздыхает Валечка. – Как была тростинкой, так и осталась. А у меня после тридцатника вес попер!
– Я на диете диабетика. Особо не раскабанеешь.
– Почему? У тебя что, сахар?
– Не у меня. У генерала.
– Так это правда? Ты замуж вышла? Кто он хоть?
Сашка молча проводит пальцем по смартфону, заставляя его проснуться. На заставке рабочего стола фотография Всеволода Алексеевича. В домашней рубашке он сидит во дворе возле цветущего куста сирени. Валя с минуту смотрит на экран, потом на Сашку.
– Серьезно?!
– Я просто врач при нем, не выдумывай, пожалуйста.
– Но это же… это же… Тот, за которым ты…
– На чьи концерты я ходила, да, – конкретизирует Сашка.
– Слушай, но ему же сейчас… Он же тебя старше на…
– Да, поэтому мы тут. Если бы он был молодой и здоровый, он наверняка нашел бы занятия поинтереснее. И я при нем просто доктор!
– Ты это уже говорила. Так и что у него?
Сашка перечисляет диагнозы. Как раз, когда доходит до колена, из палаты доносится встревоженное «Сашенька?». Она мигом подрывается. Валя, скорее машинально, по врачебной привычке, за ней.
Сидит, озирается по сторонам. Сашка зажигает лампочку над кроватью в четверть мощности, чтобы не слепить его.
– Что случилось, Всеволод Алексеевич?
– А ты куда ушла? – вопросом на вопрос отвечает он и тянется за стаканом.
– Никуда, я в коридоре сидела. Всеволод Алексеевич, вам нехорошо?
Дебильный вопрос, хорошо ему сегодня и не было. Но он опять бледный, еще и мокрый, по вискам пот течет.
– Колено болит очень, Саш.
– Сейчас холод приложим.
Сашка берет давно высохшее полотенце и направляется к раковине.
– Саша, ты обалдела?! Холод себе куда-нибудь приложи! Промедол ему вводи и быстро! Что за эксперименты на людях?
Валя, не особо церемонясь, наклоняется над Всеволодом Алексеевичем и, выудив из кармана халата маленький фонарик, направляет ему в глаза. Быстро надевает фонендоскоп. Обалдевший от ее внезапного появления Туманов даже не сопротивляется.
– Что тут у вас вообще? Синовиальную жидкость откачивали? Кто? Свешников? А адекватное обезболивание не назначил, конечно же. Саш, ты чем думаешь? Ты знаешь, что у него кличка Гестапо?
– А ты чем думаешь? Я здесь не работаю. Как я наркоту достану?!
– Девочки, вы можете потом отношения выяснить? – тихо интересуется Всеволод Алексеевич.
Валя фыркает и куда-то уносится, через минуту возвращается с ампулой.
– Под мою ответственность спишем. А завтра я Свешникову устрою. Садист херов.
– Ого, да у вас личное, – замечает Сашка, быстро набирая шприц. – Всеволод Алексеевич, если сейчас все поплывет, не пугайтесь.
– Будет хорошо, – добавляет Валя ехидно. – Даже очень. Личное у нас, да. Дед давно из ума выжил. Причем, с ним не угадаешь. Один день нормальный, а на второй такую дичь творит. И ничего с ним не сделаешь, профессор же, светило отечественной ортопедии. Саш, у вас тут еще и воспалительный процесс идет, ты не заметила? Посмотри, отек какой. И колено горячее, чем все тело.
Валя безо всякого пиетета ощупывает многострадальное колено и цокает языком.
– Ладно, до утра обезболили. А утром уже терапию подберем. Ну вы даете, эскулапы. Мучаете мужика.
– Приятно быть мужиком, а не «возрастным пациентом», – не очень внятно бормочет Всеволод Алексеевич.
Валя хихикает.
– А он у тебя прикольный!
– Не то слово, – вздыхает Сашка, поправляя одеяло.
Они еще какое-то время сидят возле него, переговариваясь шепотом. Потом Валя поднимается.
– Ну всё, до утра твой генерал советской песни точно проспит. Пойду обход своих гавриков сделаю. А ты тоже давай ложись.
Сашка отрицательно мотает головой.
– Чего это? Завтра он проснется бодреньким и с новыми силами начнет тебе мозг выносить. А ты будешь как вареный рак. Ложись, говорю. Я своих проверю и вернусь, за твоим присмотрю.
Сашка криво усмехается.
– Да я сама проснусь при первом шорохе.
– Так тем более. Давай уже, героический доктор Тамарина. Надо же… Чего только в жизни не бывает.
Засыпает Сашка с неутешительной мыслью, что возраст не щадит никого и даже умница Свешников не исключение. Радует и успокаивает только мерное сопение на соседней кровати.
* * *
«Первый день самый тяжелый, потом легче», – уговаривает себя Сашка. «Завтра будет лучше, а послезавтра совсем хорошо», – уговаривает она Всеволода Алексеевича. Ему действительно лучше. На утреннем обходе Валя, не особо церемонясь, ткнула Свешникова носом в их ночные открытия. А он с невозмутимым лицом скорректировал назначения, как будто все шло по его плану. Валя закатила глаза, Сашка сделала вид, что ничего не заметила. Главное, что Всеволод Алексеевич сносно себя чувствует.
– Гулять пойдем? – интересуется Сашка, наблюдая, как Всеволод Алексеевич размазывает по тарелке больничную кашу. – До кафе дойдем, нормально вас покормим.
– Грешно смеяться над больным человеком!
– Кто над вами смеется? Всеволод Алексеевич, лежать нельзя. У вас не перелом, вы не после операции. Сустав надо расхаживать, тут Свешников абсолютно прав. Следующая капельница у вас после обеда. Пошли гулять!
Жалко его до безумия. Но она в первую очередь доктор, и только во вторую девочка из Мытищ, готовая молиться на Туманова. К тому же обезболивающие ему с утра вкололи, противовоспалительные тоже дают. Чего жалеть? Пусть идет на свежий воздух. Нечего в четырех стенах сидеть и больничной атмосферой пропитываться.
– Ты серьезно, что ли? Саш, я еле до туалета дошел.
– А от туалета до кровати уже гораздо лучше получилось. Дайте сюда эту размазню, – Сашка решительно забирает у него тарелку с недоеденной кашей. – Манка, господи, дрянь какая. Вы вообще в курсе, что это не ваша еда? У нее гликемический индекс запредельный. Когда уже в наших больницах питание станет частью терапии? Нет же, засандалят всем кашу эту вечную и еще хлеб с маслом.
– Ну что ты ворчишь, – улыбается Всеволод Алексеевич. – Что дали, то и ем. Вечером ворчишь, ночью ворчишь, с утра опять показательные выступления. На тебя Москва плохо влияет.
– Отвратительно она на меня влияет. Я город вашей любви, простите, терпеть не могу.
– Ты его просто не знаешь, – задумчиво говорит он.
– Так покажите! – вдруг приходит ей в голову светлая мысль. – Проведите экскурсию по местам боевой славы. Сегодня давайте далеко отходить не будем, а завтра или там послезавтра можем взять такси и поехать в центр.
Всеволоду Алексеевичу идея явно нравится, аж глаза засветились. Вот и чудесно, а то разлегся,
