а особенно — ей.
— Почему ты не ушла после того, как он сделал это в первый раз? — она нервно бегает глазами по моему телу, словно не может поверить в то, что я жива.
— Любила, — говорю и резко качаю головой, словно ошпаренная резко осознанной правдой, — нет, думала так. Когда всё началось он был другим: мягким и заботливым, романтичным, желающим спасти меня, вытащить из болезненной топи, в которой я проводила последние годы. Не думаю, что ты хочешь об этом слышать.
— Он бил тебя, — ошеломлено шепчет Клэр: и я горько понимаю, что в её жизни никогда не было места подобному отношению.
— И не только, — через боль улыбаюсь и тянусь к краю свитера, контролируя дрожь в руках.
Неуверенно приподнимаю шерстяную ткань и показываю ей все, что он успел оставить мне в качестве болезненных порезов, глубоких ожогов и уже даже побелевших шрамов.
— Пирс, — её голос срывается на крик, а в глазах появляются слёзы, — как ты могла?
«Что?»
Сердце болезненно сжимается. О чем она спрашивает? Как я могла спать с ним за её спиной? Врать ей? Улыбаться в глаза после того, что делала? Приходить в гости? Отвечать на исходящую от неё доброту и желание подружиться двойным предательством?
— Как ты моглапозволять какому-то ублюдку делать это с тобой? — Клэр закрывает лицо ладонями и замолкает. Качает головой, пытаясь успокоиться.
— Прости меня, — шепчу в надежде, что она сможет, — нельзя было оставаться с ним после того, как я узнала, что у вас семья. Не должна была молчать и подвергать тебя такой опасности после всего, что пережила от него.
— Он никогда не делал со мной даже приблизительно подобного, — с искусанных до трещинок губ срывается горький глухой смешок, — и не смог бы. Это было невыгодно: кто он без меня? Причинив мне боль, его бы уничтожили, растоптали, не оставили на нём живого места. Мне жаль, что он вымещал свою немощность на тебе: те платья, в которых ты приходила, туфли под кроватью в гостевой комнате, все это — мои любимые бренды одежды. Я рада, что теперь для меня всё прояснилось и я вижу настоящую картину. Рада, что ты в безопасности. Рада, что теперь он никому не навредит и надеюсь, что он сдохнет за решеткой. Мне только больно, что ты ничего не сказала. Молчала и не попыталась обратиться за помощью. Никогда не расценивала меня как друга, хотя я искренне этого хотела.
— Клэр, — шею словно стягивает удавкой, я задыхаюсь от боли и сотни несказанных вовремя слов, — ты любила его, неужели стала бы верить мне?
— Пирс, — она убирает руки от лица и горделиво выпрямляется, не оставляя на себе ни следа от бывалых слёз, — себя я всегда любила больше.
Блондинка залпом опрокидывает виски и изящно взмахивает пшеничным хвостом. Смотрит на меня в последний раз перед тем, как встать с дивана и направиться к двери.
Теперь её убитый, потухший вид никак не ассоциируется с горем: ведь я вижу, она тоже сможет пережить.
— Сейчас мне больно от всего, — Клэр улыбается через силу, — что случилось. Я учусь жить заново, привыкаю к новым реалиям и не имею понятия, как сложатся наши дальнейшие отношения. Скорее всего, мы больше не встретимся, но я хочу, чтобы ты запомнила, как смогла возродиться из пепла и выбрать жизнь. Береги себя, Пирс.
Клэр разворачивается к выходу и не оборачивается на меня ни на секунду. Все вмиг кажется таким странным, далеким, ненастоящим. Словно вокруг меня развернулась пустыня, а она — закономерность, всего лишь проявившийся мираж. Дверь скрипит, и я прихожу в себя.
— Твоя татуировка, — выпаливаю, а пальцы непроизвольно ложатся на собственную подвздошную кость.
— Ни о чем не жалей? — легкий порыв ветра пробегает по дому: форточка не дремлет и создает сквозняк в паре с приоткрытой створкой красного дерева.
— Да, — нервно выдыхаю и встаю с кресла. Плетусь ближе, обращая на себя внимание. Едва шаркаю носками по паркету. Отодвигаю ткань джинс и, не поднимая на неё головы, показываю то, что скрывала от всех посторонних глаз, кроме Солсбери.
— Боже, — блондинка прикрывает рот ладонью, но ее лицо все равно выдает настоящий ужас, — больной ублюдок.
— Он просил тебя сделать её? — я опускаю руки и скатываюсь вниз по стенке, чувствуя колкость осеннего ветра поясницей.
— Нет, — она закрывает дверь и идёт ко мне, мягко приподнимает меня за руки и тяжело вздыхает, — он не имеет к ней никакого отношения.
* * *
Мы сидим на диване вместе. Её запах сандала теперь не вызывает никаких негативных чувств. Клэр взяла на себя бразды правления в моем доме: смогла разобраться на нашей хаотичной кухне и даже заварила чай. Кажется, что она даже не заметила окружающего бардака. Её тонкие, длинные пальцы мягко поглаживают мою голову, но я не чувствую жалости. Только медленно возвращающееся спокойствие. Приготовленный ей молочный улун отдает сладким, карамельным привкусом.
— Мы с Брайаном знали друг друга с самого детства. Его мама работала у нас, и на протяжении пары лет притаскивала его с собой, потому что отца, как и денег на няню, у них не было. Мне десять, ему четырнадцать, и, конечно, я думаю, что он — моя первая любовь. В том возрасте я была ему не нужна, да и Брайан ещё не был таким испорченным. Мелкая, мечтательная девочка не получает ответа и, как мне тогда казалось, желанной взаимности. Впрочем, ничего страшного: это было детство, ничего серьезного, да и родители быстро вовлекли меня в новое увлечение, из-за которого мысли о влюблённости улетучились. Мы росли, он все реже приходил, а потом и вовсе перестал. Так меня и отпустило.
Она делает неторопливый глоток и расплывается в теплой улыбке, мягко взъерошив мне волосы.
— Мне было семнадцать, — Клэр тихо усмехается и прикрывает глаза, — и я встречалась с одним плохим парнем: он гонял без прав, играл в своей рок-группе, бил татуировки и выкрадывал меня по ночам. Мама истерила, папа лишал карманных средств, дошло до домашних арестов, но для нас это не было помехой. В глубокие ночи, когда родители спали, я пускала Картера в дом через окно кухни. Он забрал мой первый поцелуй, статус первых отношений и стал моим первым мужчиной. И, несмотря на то, что мы были всего лишь подростками с двумя годами разницы, я всегда знала, что он со мной не навсегда. Однако, это меня не остановило.
Клэр тяжело выдыхает, но улыбка с её губ не сползает. Глаза на миг загораются чем-то теплым. Видно, что она
