со времен Тумановской юности. И посуда – стаканы из толстого граненого стекла и алюминиевые вазочки для мороженого – тоже родом из СССР. И даже полная тетка за кассой с ярким макияжем – оттуда.
– Возьми мне кофе глясе, – просит Всеволод Алексеевич, не слишком ловко забираясь на стул. – Можно же шарик мороженого?
Да все тебе можно, солнышко, думает про себя Сашка, хотя внешне лишь невозмутимо кивает. Спрашивает он. Когда обнимал, не спрашивал. В праве себя чувствует. С ума сойти. А она что? Змея перед факиром. Сильная и независимая доктор Тамарина. Одно его прикосновение – и вся ее независимость плавится, как церковная свечка в жаркий день.
Приносит две чашки. И две порции чизкейка.
– Кафе вашей молодости, Всеволод Алексеевич, вполне в тренде! Вот, даже чизкейки имеются. Держите ложку. Что? Да кушайте, это полезный десерт. Ну, добавите чуть-чуть инсулина. Мы с вами три дня по норме идем.
Она не уточняет, что столь похвальным результатом они обязаны так надоевшим ему капельницам. Какая разница? Когда еще они будут сидеть в таком удивительном месте, вдвоем? В Москве. И она будет все еще ощущать прикосновение его рук. Господи…
– А сама что не ешь?
Он уже хомячит. Довольный, аж светится.
– Ем я, Всеволод Алексеевич, ем.
Сашка берется за ложку, хотя кусок в горло не лезет. Прям как раньше перед его концертами. Однажды, в какой-то из первых его юбилеев, на который Сашка могла пойти, она решила себе устроить праздник. Перед концертом зарулила в кафе, что для нее тогдашней было непозволительной роскошью. Заказала себе чай и какой-то очень красивый десерт. И не смогла проглотить ни ложки, так переживала из-за предстоящей встречи. Сашка сама не замечает, как начинает рассказывать ему эту историю вслух. Он слушает очень внимательно, не забывая уничтожать чизкейк.
– Саш, мне порой кажется, что я… Ну как – я? Тот «светлый образ», который был в твоей голове. Вся эта история, одним словом, вся эта выдуманная реальность приносила тебе больше переживаний, чем радости.
Сашка отрицательно мотает головой.
– Нет. Реальность была намного хуже.
Она не уточняет, что все изменилось потом, когда он начал болеть и чудить, когда каждый его концерт превращался для поклонников в муку, в напряженное ожидание какой-нибудь оплошности: перепутает текст, оступится на сцене, уйдет не в ту кулису. А что напишут газеты? А что подумают обычные зрители? А продадутся ли в свете всего этого билеты на следующий концерт? И будет ли следующий концерт вообще?
Но Сашка ничего ему не рассказывает, молча доедает свой чизкейк и допивает кофе.
– Поедем домой? Вызывать такси?
Всеволод Алексеевич грустно усмехается.
– Странные у тебя представления о доме. Нет, я понимаю, для тебя твой госпиталь и есть дом родной. А мне, знаешь ли, там не так уж уютно.
– Всеволод Алексеевич, вы же обещали!
– Что я обещал? Еще две капельницы? Ну, обещал, значит, сделаю. Между прочим, на капельницы можно было бы приезжать.
Сашка напряженно молчит и смотрит на него. Ждет продолжения.
– Мне надоела казенная кровать. По ночам спать невозможно, все время какой-то переполох.
– Не все время, а один раз!
Прошедшей ночью генерал из соседней палаты, настоящий генерал, безуспешно пытался задохнуться от астмы. Очень неудачное стечение обстоятельств: дежурная сестра перепугалась, вместо того чтобы позвонить по телефону, зачем-то стала звать дежурного врача, крича на весь коридор. Сашка, конечно же, подорвалась. Инстинкты! Услышала сквозь сон вопли медсестры и характерные сипы через тонкую стенку и подорвалась. В итоге проснулся Всеволод Алексеевич. И тоже услышал много такого, чего ему слышать бы не стоило. С его-то страхом задохнуться ночью в одиночестве. И неважно, что астма у генерала сильно запущенная, а у Всеволода Алексеевича хорошо залеченная. Все равно сокровище до утра уже не заснуло, Сашке пришлось сидеть с ним и разговоры разговаривать, пока не рассвело. Зато с генералом все обошлось.
– Сашенька, поехали домой?
Еще и за руку ее берет. Почувствовал, засранец, свою власть. Ну а что она хотела? Мальчик перед ней, что ли? Безобидный дедушка? Ага, конечно. И весь свой опыт общения с женщинами, который исчисляется десятилетиями, он вместе с костюмом, в гримерке оставил, что ли?
– Куда именно «домой»?
– Ко мне домой. У меня в Москве есть дом. И не один, кстати.
– В гости к Зарине? Без меня, Всеволод Алексеевич.
– Зарина живет в подмосковном коттедже. А квартира на Арбате осталась за мной.
– Вы же говорили…
– А ты больше слушай, что я журналистам говорю. Саш, ты меня удивляешь, честное слово. Поехали.
Он решительно встает и тянет ее за собой. Сам вызывает такси. И куда только подевался ее тихий, вечно прибаливающий, за ней хвостом ходящий Всеволод Алексеевич? Она же говорила, – в Москве все изменится.
* * *
Чем ближе они подъезжают к знакомым местам, тем мрачнее становится Сашка. Надо было сказать ему «нет» и уйти. Но куда, интересно? Ну, предположим, нашла бы, где переночевать. А дальше что? А если он не вернется? Обошелся без тебя один раз, обойдется и дальше. Да и не оставишь ты его, кому ты сказки рассказываешь? С тех пор как он появился на пороге твоего дома, вы ни разу не расставались больше, чем на день. Это не он без тебя с астмой справиться не может. Это тебе без него дышать нечем.
Всеволод Алексеевич первым вылезает из машины, придерживает для Сашки дверь. А потом небрежно вручает ей свой телефон:
– Нажми там, что надо, чтобы мальчику на чай деньги отправились.
И идет к шлагбауму. Тому самому шлагбауму, у которого они когда-то караулили часами. Все они. Только не у всех хватало смелости признаться. Сашка никому никогда не рассказывала, как торчала тут после учебы, или после смены, когда следовало бы отсыпаться дома в тепле. Никогда не подходила, даже если удавалось заметить черную «ауди» с заветным номером. В хорошую погоду Всеволод Алексеевич часто вылезал из машины перед шлагбаумом и до подъезда доходил пешком. Да что тут «доходить» – три шага. Водителю дольше разворачиваться приходится, если внутрь заезжать. И Сашка издалека наблюдала за ним. Чтобы убедиться, что жив, здоров и весел. Поймать эти три волшебные секунды, которые принадлежат только тебе. Не те, которые по телевизору показали, которые все видели. А именно эти, твои собственные. И поехать на метро в свое спальное замкадье со спокойной душой. Там пореветь в подушку, разумеется, от необъяснимой тоски по тому, что не может сбыться. И вот же – сбылось…
Всеволод Алексеевич с достоинством кивает охраннику, поднимается
